Дети большого дома

— Мы с Бурденко пойдем в первую роту, — сказал комбату Аршакян. — Поговорим там с парнями.

Вместе с Бурденко и лейтенантом Арташесом Кюрегяном, бывшим работником прокуратуры, Аршакян обошел окопы взводов, поговорил с бойцами. Дон был не дальше сорока — пятидесяти шагов. Его широкая лента то становилась видима, то снова пропадала во мгле.

В одном из окопов Аршакян встретил Мусраилова и, как старому знакомому, радостно пожал ему руку.

За все время, пока они обходили окопы, лейтенант Кюрегян не проронил ни слова. Он внимательно прислушивался к беседе Аршакяна и Бурденко с бойцами, но сам не находил слов, чтобы принять в ней участие.

Ночевать пошли к командиру роты. Бойцы нарубили веток, разостлали на полу. Аршакян, Бурденко и Кюрегян улеглись в ряд, чтоб отдохнуть.

По небу бежали караваны тучек, закрывали на миг мерцающие звезды и, расползаясь, вновь открывали темносинее небо. Постепенно тучи рассеялись, очистился и засиял весь небосвод. Везде, где бы ты ни был, над тобой нависает то же знакомое небо, звезды приветливо мигают тебе, улыбаются, словно зная тебя с раннего детства. Блеснет вдруг звездочка, скатится с неба, оставляя за собой светящийся след. За нею — другая, третья… И так век за веком надают с неба звезды, а все как будто не уменьшается их число…

Бурденко повернулся лицом к Аршакяну.

— Товарищ батальонный комиссар, хотел я вас спросить насчет страха. Ну что это такое — страх? Откуда он происходит? Во время войны — это еще понятно. А я знавал людей, что и в обыкновенное время боялись. Да и кроме того, бывает человек, ну трус трусом, а пройдет время, и делается он настоящим героем! То покажется тебе, что понял, в чем тут дело, то опять удивление берет. Слыхал я, будто страх от слабого сознания бывает. Но я встречал умных людей, которые все как есть понимают, еще и другим могут объяснить, а как наступит момент — боятся, да и только! Сами стыдятся своего страха, а поди ж ты, боятся… Что же получается — был страх и всегда должен быть, что ли?

— Да, страх был всегда. Он такой же древний, как и сам человек. Но он не должен вечно жить в человеке!

Тигран подсунул ветки повыше, чтоб можно было облокотиться об изголовье. Бурденко повернулся на спину, Присел на ветки. Не спавший Кюрегян молча прислушивался к их беседе.

— Был страх, но не должно его быть! — продолжал Аршакян. — Наступит время, когда наши потомки будут свободно жить одним единым обществом, и не будет надобности что-либо отнимать друг у друга. Людям не придет в голову угрожать друг другу, а природа перестанет внушать страх, потому что все будет до конца понятно разуму человека. Слуга страшился могущества господина, слабая страна — нападения могущественной. Не будет ни слуг, ни господ, не будет могущественных И слабых стран! Это время наступит, и я завидую человеку будущего! Но и ему, этому человеку будущего, будет за что благодарить нас… То же самое можно сказать И о чувстве ненависти. Мы сегодня ото всей души ненавидим тех людей, которые стремятся навсегда утвердить насилие на земле. И тот, в ком сильна эта ненависть, кажется нам самым достойным человеком. Но мы и ненавидим ведь именно для того, чтоб наступило время, когда чувство ненависти бесследно исчезнет из человеческого сердца!

Микола молчал, задумавшись над услышанным. Молчали и остальные, думая о будущем. Постепенно все задремали.

От глубокого сна Аршакяна пробудил Бурденко, который осторожно тряс его за плечо.

— Что случилось?

— Говорят, войско проходит, товарищ батальонный комиссар, и будто числа ему нет.

— Какое войско?!

— Да наши! Может, пойдем поглядим?

Поспешно протерев глаза, Аршакян зашагал с Бурденко по направлению к тылу. Прошли около двух километров, штаб полка остался позади. Остановились у заросшего осокой болота. Казалось, перед ними возникла непроницаемая стена. Но стена эта двигалась!

Параллельно Дону шли на юг войска. Не из-за этого ли палили без передышки замаскированные в кустах орудия, не для того ли наполняли воздух неумолчным гулом самолеты, чтобы остался незамеченным подход войск к фронту?

Стоя рядом, молча глядели старые фронтовики. Из блиндажей и землянок выбегали заспанные люди, смотрели, как проходят новые войска. Плотный поток не прерывался. Вслед за пехотой проходили артиллерийские подразделения, затем минометные; с грохотом проходили танковые полки, и снова пехота, артиллерия — и так без конца. Ехали бесчисленные гвардейские минометы, большие грузовые машины, тщательно укрытые брезентом, на рысях прошла конница.

Фронтовикам редко приходилось видеть кавалеристов.

— Говорят, прошли целые кавалерийские дивизии, — негромко сказал кто-то в темноте.

Другой голос отозвался:

— С вечера вот так идут, и нет им конца! А эти вот, глядите, «Иваны Грозные».

Проезжали огромные грузовики, нагруженные, казалось, обыкновенными ящиками.