Дети Божии

Однако он был явно испуган и отправился помогать иноземцам раздавать мясо, отправив Рукуея сидеть рядом с ней, как подобает мужьям-руна. Пришла и Суукмель, a затем и Тийат со своим младшеньким на плечах. Ощущая на своих плечах руки обнявшего ее кузена, Хэ’энала прислонилась спиной к его животу, вытянула ноги и, прижавшись щекой к щеке, принялась слушать длинную импровизированную поэму, сочиненную в ритме неспешной ходьбы. Рассказ чрезвычайно заинтересовал ее, и она увлеченно внимала повествованию и даже посмеялась, когда Рукуей в комическом стиле изобразил свой испуг при встрече с невысоким иноземцем по имени Сандос.

– Невысокие люди бывают удивительно сильными, – едва слышно выдохнула Хэ’энала, зажимая свой внушительный живот между ногами и грудью и радуясь тому, что в своем состоянии способна еще посмеяться.

Услышав свое имя, Сандос присоединился к ним, ограничившись почтительным поклоном, но не подавая руки. Когда с приветствиями было покончено, он сел в месте, откуда можно наблюдать за весельем, – молчаливый, нахохлившийся и чуть покачивавшийся, скрестив руки на груди. Поза Эмилио настолько напоминала ее собственную во время схватки, что Хэ’энала обратилась к нему со следующими словами:

– Забавно, ваш пол совершенно не предполагает беременности.

Недолго посмотрев на нее, он расхохотался – удивившись развеселившим его словам.

– В противном случае нам пришлось бы учреждать новую религию, – ответил он, и если она не поняла всех его слов, улыбка его ей понравилась.

Глаза Сандоса напомнили ей Софию – такие же крохотные и карие, теплые, но не каменные.

– Моя госпожа, какой язык наиболее удобен для вас? – спросил он.

– Руанжа – для чувств. Английский – для наук…

– И шуток, – добавил он.

– К’сан – для политики и поэзии, – продолжила Хэ’энала, позволив волне боли подняться и отступить. – Идиш – для молитвы.

Какое-то время все пятеро наблюдали за тем, как руна поддерживали костры и обжаривали корнеплоды на палочках, после того как наевшиеся жана’ата уступили им место.

– Об этом мы только мечтали, – произнесла Суукмель, улыбнувшись Тийат, после чего пожала сначала лодыжку Рукуея, а потом Хэ’эналы.

– Мечтали о чем? – спросил Сандос. – Сытно поесть?

Посмотрев на него, Суукмель усмотрела в его словах иронию и непринужденно произнесла:

– Да, – а затем широко повела рукой. – Но также и это: здесь мы все вместе.

– Мои глаза тоже видят это, – сказала Тийат, посмотрев на спящего сына, a затем на людей, окружавших Хэ’эналу. – Три разных рода лучше одного!

– Сандос, расскажите мне о каждом из ваших спутников, – произнесла Хэ’энала на языке политики.

Первым он указал на того из них, на черепе которого совсем не было волос, и ответил на языке привязанности и чувства:

– У Джона умные руки, как у руна, и благородное сердце. Посмотрите теперь на лицо, и вы узнаете, как выглядит довольный человек. Этот думает, что самое большое удовольствие Джон получает, помогая другим. Он умеет дружить. – Помедлив, он перешел на к’сан: – Я полагаю, что он не способен солгать.

– А тот, который рядом с ним? – спросила Хэ’энала, посмотрев на Суукмель, также внимательно слушавшую.

Ответил он на идише:

– Его имя Шээн. У него ясное зрение, лишенное сентиментальности. – Сандос помедлил, посмотрел на остальных, осознав, что только Хэ’энала говорит на идише. И произнес на к’сане: – Иногда необходимо услышать суровую истину. Шээн суров и жесток, словно жана’ата. Но то, что он говорит, всегда важно. – Кивнув в сторону Жосеба, он упростил его имя: – Жозей также все видит ясно, однако он тонок. Когда Жозей говорит, я слушаю его внимательно.

– A черноволосый? – спросила Суукмель, когда очередная схватка заставила Хэ’эналу задохнуться.

Сандос набрал воздуха в грудь и медленно выдохнул.

– Дэнни, – проговорил он, заставив всех ожидать, какой язык Эмилио выберет на сей раз. –  Он может оказаться полезным для вас, – проговорил он на к’сане. – По опыту своего собственного народа он знает опасность, угрожающую жана’ата, и очень хочет помочь вам. Однако он человек идеалов и иногда предпочитает их этике.

– Что делает его опасным, – заметила Суукмель.

– Да, – согласился Сандос.

– А тот, который поет? – спросила Хэ’энала. – Как мне кажется, он также похож характером на жана’ата. Он – поэт?

Сандос улыбнулся и продолжил на руанже:

– Нет, Нико не поэт, однако ценит творения поэтов, в чем ему помогает голос. – Посмотрев на Тийат, он проговорил, старательно выбирая слова: – Нико скорее похож на деревенского рунаo, которого может увести любой сильный.

Он помолчал, и трое жана’ата обменялись взглядами.

– Нико может быть опасным, но сейчас я ему доверяю. В любом случае он здесь не останется, – сообщил Сандос. – Он член торговой партии, которая пробудет здесь только до тех пор, пока не закончит свои дела на юге. Остальные хотят остаться на планете, чтобы помочь вам и поучиться у вас, если вы позволите это.

– A ты, Сандос? – спросил Рукуей. – Ты улетишь или останешься?

Он не ответил, потому что Хэ’энала закрыла глаза, обхватила живот руками и глухо простонала, что заставило Шетри броситься к ней.