Дети Брагги

— Поднимайте людей. Проследите, чтобы на борт «Хронварнра» завели лошадей. На весла пусть сядут те, кто отдыхал дольше всех, — не теряя времени на вопросы, принялся отдавать распоряжения Гутхорм Домар.

Когда группка распалась, Грим двинулся было к дружинным домам, но Бьерн проворно, поймал его за плечо.

— Кто угодно, но только не ты, — непререкаемым тоном заявил он. — Будь у меня полированная бронза, я заставил бы тебя взглянуть в нее. Ты знаешь, что голова у тебя совершенно белая, а, Седой Волк? За отправкой кораблей присмотрит Домар, а вы со Скагги отправляйтесь-ка на «Хронварнр». Только не на весла или на нос. А на ют, спать под плащами.

И Бьерн протянул ему собственный плащ, в который, как подумалось Скагги, можно было бы обернуть дважды измученного раной и путешествием Грима.

— Выпей это, — сказал вдруг стоящий здесь же Гутхорм. — Считай это даром Идунн человеку, которому удалось вернуться из-за моста через реку Гьелль.

Грим уловил запах забродившего меда: напиток Одина.

Гутхорм не без ужаса остановился взглядом на изуродованном лице Квельдульва: единственный — правый — глаз запал и подергивался, даже несмотря на грязную повязку, было видно, как резко выступают скулы под натянувшейся кожей. «Какую же цену потребовали асы за память и знания Молчальника!» подумал он. И тут же он понял, что ему вовсе не хочется даже думать об этом.

Стремясь скрыть неловкость, Домар хлопнул сына Эгиля по плечу и сопровождаемый Скагги поспешил к дому гребцов, по дороге подзывая к себе Верлурфа и его кормчих.

Укрывшись на полуюте, Грим уныло смотрел на несущиеся мимо, утонувшие в серой пелене дождя берега Вистинги. Стоял поздний вечер. Гриму было зябко, и он размышлял, от чего это: от раны или от того, что приближается к концу недолгое северное лето. По словам Гутхорма, дождило на Йотланде уже почти с неделю. За эти немногие часы дождь да и все переезды с места на место, да что там говорить — сама волшба Квельдульву до смерти надоели. Сознавая, что силы его на исходе, он каждый раз, встречая опасность, находил в себе все новые их источники надоело уже и это. И вести со Съяланда были невеселые: франкские ратники вновь и вновь разбивали плохо организованные дружины ополчения бондов, корабли их вытесняли понемногу свейские драккары, подчиняя себе проливы между островами. Но еще хуже было то, что близкой развязки не предвиделось. Обе стороны как бы зашли в тупик: у разрозненных дружин Севера не хватало сил дать решительный бой завоевателям, а Вильяльм сам воздерживался от крупных сражений, ожидая прибытия войска сыновей Альфреда.

Грим отвернулся от дождливой тьмы и стал смотреть, как Скагги аккуратно развязывает кожаный мешочек. Несложно было догадаться о его содержимом: первые собственноручно вырезанные и окрашенные руны будущего скальда. Дружинники «Хронварнра», посмеиваясь, называли их костяшками судьбы и удачи, что, в общем, как казалось сейчас Гриму, было не так уж и далеко от истины.

Впрочем, знакомы они были лишь с первым, более низким уровнем этой игры наудачу: игрой ради азарта и простейшим гаданием. Более изощренная часть, включающая описание происходящего и предзнаменования, оставалась доступной лишь детям Брагги.

«Хватит с меня, — тоскливо подумалось сыну Эгиля. — Я устал от знамений. Пусть Скагги изображает из себя провидца в свое удовольствие. Слишком скоро мальчишка поймет, какая страшная это игра. Если еще этого не понял».

XIX

ИСА — РУНА ВОЛШБЫ. ЧТО «ЛЕД» ОЗНАЧАЕТ

Инея руна и льда властвует над Нифельхеймом,
мощь ледяного потока, струящего мудрость веков.
Под мудрой скальда рукой Иса болезнь иль гнев остановит.
Помни, однако, что Иса лишь задержать
может то, что грядет, не развеять.
Исы волшба мост создаст
над темной водой иль опасной ловушкой,
но нет долговечности у ледяного моста.
Не медли, используй руной данную в битве твоей передышку.
Заклятья же ею твори, не разжимая уста.

От опушки дальнего леса, что темной стеной замыкал раскинувшееся перед крепостным валом широкое поле, с утра запруженное собравшимися на тинглид ратниками Фюрката, медленно ползло к центру мертвое пятно тишины. Пятно это по мере продвижения превратилось сперва в узкую дорожку, потом в острый клин, от которого все шире расходились такие же мертвенные волны, в острие клина неизменно оставался всадник, прокладывающий себе дорогу к сердцу тинглида и вождям йотландского воинства. Вот взмыленная лошадь гонца споткнулась устало, сбилась с шага, и спрыгнув с седла, Бранр Хамарскальд, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, что сталось с животным, зашагал в расступающуюся перед ним толпу. Плащ его был заляпан грязью, а сам скальд Хеймдаля — мертвенно-бледен.