Дети декабря

– А так подрабатываешь?

– Ага, – Лейла пила «Пепси» из холодильника.

– И для чего тебе деньги?

– На развлечения, – ответила Лейла.

Смятин выпроводил её. Лейла сунула деньги в карман зауженных джинсов, затянула чёрный кожаный пояс с увесистой бляхой. Смятин прикинул, что для жены, вдруг та спросит, спишет эти расходы на покупку лекарств.

Успокоенный, он воспользовался тонометром. Давление было нормальное, но пульс оказался под сто. Смятин накапал в минералку корвалдина. Выключил свет, лёг в постель. Но спать не мог, вспоминал Лейлу. Её чёрные, длинные, до поясницы волосы. Симметричные ямочки чуть выше оттопыренной попки. Нос с горбинкой, полные чувственные губы и томные карие глаза – всё как он любил. Смятин вспоминал Лейлу в деталях и не понимал, отчего женился на внешне совсем другой женщине.

Он закрыл глаза, ещё раз подумал о Лейле, чувствуя нарастающее возбуждение. И в этот момент вкрадчивый голос прошептал: «Сатана, приди в мой дом. Сатана, приди в мой дом». Смятин вскочил, щёлкнул выключателем. Показалось, что в коридорном зеркале промелькнула чёрная тень. Он глухо вскрикнул, бросился на балкон, но беззвёздная ночь показалась такой же дьявольски страшной, как и тень в номере. Она подступала, тянула клешни, грозила сомкнуться. Смятин вернулся в номер, натянул рубашку, штаны и выбежал в круглосуточный бар. Чтобы видеть людей, быть среди них.

Там он просидел до утра. А вечером улетел в Симферополь. Чёрная тень вновь жила рядом с ним.

* * *

Смятин вспомнил всё это за ночную поездку из Севастополя в Киев. Поезд прибыл с опозданием в десять-пятнадцать минут. Бабы с нижних полок опять выпроводили Смятина из купе. Он был задумчив и неповоротлив. В окне показалась железнодорожная платформа, отделанная серой плиткой, а Смятин ещё не собрался.

– Можно я переоденусь? – вернулся он к бабам.

– Конечно, пожалуйста, – ответила одна из них, но не двинулась с места.

– Э, – Смятин почувствовал раздражение и неловкость, – вы не могли бы выйти?

– Тю! Что мы не видели? – хохотнула вторая.

Смятин вежливо улыбнулся, но бабы, похоже, не шутили. Наоборот – ждали. Смятин суетливо стянул шорты, майку. Остался в серых носках и семейных трусах с изображением пивных кружек. Поймал щедрый взгляд и уже медленнее, чуть рисуясь, натянул джинсы и свитер. Прощаясь, бабы смотрели голодно и добро.

Такси пришлось ловить уже на вокзале, напротив ресторана «Дрова». На украинском номере телефона не оказалось денег, чтобы вызвать машину заранее. Таксисты, чувствуя добычу, липли, заманивая простенькими, но действенными обещаниями. Смятин не знал, кого выбрать, на что ориентироваться. В итоге покорился зубастому прощелыге, который первым додумался подхватить сумки. Он потащил их к машине, от тяжести припадая то на правую, то на левую ногу.

– У вас там кирпичи, что ли?

– Книги, – растерянно ответил Смятин.

– Книги?! – ошалел прощелыга, но не перестал тащить сумки дальше. – Машина здесь, недалеко.

Смятин вспомнил, что не спросил цены.

– Простите, так а сколько до Кошица?

Улыбнувшись, прощелыга назвал сумму. Совершенно невероятную в своей нахрапистости. Смятин забуксовал.

– Сколько?! Вы что, издеваетесь?

– А что? Дорого? – прощелыга резко остановился.

– Конечно, дорого!

– Так чего мозги паришь? Я тут тебе сумки тащу!

– Я парю?! – разозлился Смятин. – Ты мою сумку сам потащил! Спасибо, помог. Дальше я сам.

Смятин ощетинился, ожидая вспышки. Но прощелыга вдруг улыбнулся, обнажая цвета хозяйственного мыла зубы.

– Ладно, сотка устроит?

Смятин кивнул. Всю дорогу до улицы Кошица прощелыга болтал, сообщая последние тоскливые новости. Учителей, врачей лишили пособий. Добровольцам, ушедшим в АТО, по возвращении не предоставили льгот. Цены взлетели и летят дальше.

Насупленный пейзаж за окном был под стать рассказу. Но прощелыга рапортовал жизнерадостно, бодро, сдвинув назад кепку, отделанную серым искусственным мехом.

– Доллар был восемь – стал двадцать пять! Олигархи были – остались! Цены – аврал! Крым, Донбасс – просрали! И Закарпатье просрём! Спасибо Евромайдану! Слава Украине! Героям слава!

Прощелыга захохотал. Смятин, напрягаясь, проговорил:

– А разве можно вот так – ругать?

– Ха! Это тебе не Россия! У нас всё можно!

– Да уж…

– Знаешь, как говорят? – подмигнул прощелыга. – Россия – тюрьма, Украина – дурдом.

И он вновь засмеялся. Но Смятин больше не реагировал, не отвечал. Слушал. Разглядывал тёмно-ржавые воды Днепра. Такси неслось по Южному мосту. Рыбаки, как отвердевшие песочные замки, застыли на берегу. Рядом дымил кабак, обклеенный ярко-зелёной плёнкой.

На Кошица таксист не сразу отыскал нужный дом. Смятин расплатился, потащил клетчатые баулы на шестой этаж. Лифт не работал. Коридор тянулся бледно-розовыми стенами. Несмотря на дневное время, горели пузатые фонари. Смятин, запыхавшись, подтащил сумки к квартире, остановился. Зачем-то нажал на дверной звонок, прислушиваясь. Потом отворил дверь, зашёл внутрь. Втащил сумки.

– Дом, милый дом…

Синтетически пахло стройматериалами. Хотя ремонт закончили два с половиной месяца назад. Смятин осмотрел квартиру и, не разбирая сумок, завалился спать.