Дети декабря

Вторых строителей Смятин нашёл заранее, по объявлению. Их было четверо, но говорила только одна – суровая крупная бой-баба с лицом как бы слепленным из сырого мяса. Смятин окрестил её Атаманшей. Трое остальных, облокотившись о стены, дыша вчерашним пиршеством, покачиваясь, выжидали.

– Задаток? – едва ли не сразу перешла к делу Атаманша.

– Простите?

– Задаток, и говорите, когда приступать!

– Э, может быть, – растерялась жена, – для начала обсудим.

– Ну, давайте обсудим, – смилостивилась Атаманша.

Смятин исподлобья, стараясь не выказывать любопытства, рассматривал её налитое кровью лицо. На нём наспех были нарисованы брови. Когда Атаманша говорила, то улыбалась несколько смущённо и странно. Улыбка её была детская, непосредственная, контрастировавшая с дикой статью.

Обсуждение, правда, длилось недолго. После трёх-четырёх вопросов жена замаяковала Смятину, чтобы тот выпроваживал строителей. Но он, очарованный необычной улыбкой, был неубедителен, мягок. Атаманша распалялась всё больше. Но тут один из похмельных молчальников упал, и это стало поводом для завершения разговора.

– Да уж, строители, – жена подыскивала слова, – такие строители…

– Давай, – Смятин достал визитку, данную прорабом, – вот этим звякнем.

Жена согласилась. Так появилась бригада Гриши – «толковые ребята с Западной Украины».

Правда, на деле оттуда был только один – Саня, с лицом мумии и фашистским крестом на левом бицепсе.

Он был жилист, худ, говорил на жутковатом суржике, звучавшем как бухой польско-румынский рэп. Саня никогда не смотрел в глаза и всегда говорил «хозяин». Он натащил в квартиру ленточек «Правого сектора», агитационных листовок, газет. Смятин не понимал его и потому опасался.

Общался он в основном с Гришей, с главным. Он приехал в Киев из Бердичева четыре года назад. Жена его торговала бронированными дверями; пышнотелая, влажная девка. Мать Гриши была украинкой, отец – поляком. Погиб он классически: задохнулся в квартире, пьяным уснув с сигаретой. Это Смятину рассказал сам Гриша, отвечая на вопрос, почему не пьёт. Гриша был ушлый малый и растягивал слова на галичанский манер. С ним шарился его брат – Игорь, всегда давивший на жалость, просивший накинуть деньжат. Внешностью Игорь походил на Винни Пуха из советского мультика и, пока делал ремонт, толстел всё больше. Смятину казалось, что, уходя, тот когда-нибудь не пролезет в дверь.

– Я і сам не розумію, чого його так несе, – улыбался Гриша. – Брати ж…[18]

Работали хлопцы споро, ремонт сделали качественный. Он понравился и жене, хотя работу она принимала по фотографиям. Заболела средняя дочка, Лиза. Жене пришлось остаться в Севастополе. Смятин поехал в Киев один. Ходил по квартире, делая вид, что суровится. Гриша, Игорь и Саня топтались в коридоре, делая вид, что волнуются. В итоге ударили по рукам. Можно было заселяться. И Смятин, оставшись один, подумал о квартире как об убежище.

* * *

Проснувшись, разобрав книги, Смятин захотел принять душ. Но воду отключили. Смятин покрутил барашки кранов – тщетно. Выкурил пару сигарет на балконе, наблюдая за мамочками с колясками. Он и сам любил гулять с детьми. Лучше всего с маленькими, спящими, когда можно было читать, покачивая коляску.

Воду не дали и вечером. Смятин, злой как разбуженный медведь, вылез на лестничную площадку. Из лифта появилась стройная рыженькая девица с цветочным горшком в руках. Из горшка торчал сурового вида кактус.

– Простите, вы из этого дома?

– Да.

– Я из квартиры тридцать шесть…

– А я из тридцать второй.

– Стало быть, соседи. Знаете, весь день нет воды. У вас тоже?

– Тут такое бывает, – улыбнулась девица. Смятину понравились ямочки на её щеках. – Давайте посмотрим. Меня, кстати, зовут Лина.

Смятин представился. В квартире Лины пахло корицей. Смятин прошёл вглубь, шаркая растоптанными тапками.

– А у меня вода есть, извините, – засмеялась Лина. В раковине, над которой слишком низко прилепили зеркало и шкафчик, зажурчало.

– Да, вижу, – Смятин расстроился. Видимо, проблема была либо в его квартире, либо во всём стояке.

– Вам, кстати, не кажется, что зеркало висит слишком низко? – Лина смотрела так, будто спрашивала о чём-то важном.

– Ну…

Смятин решал, говорить правду или сказать что-то общее, не расстраивая.

– Пожалуй, что да, – выбрал правду.

– Вот и мне кажется. Муж вешал. У всех строители, а он сам…

По голосу Смятин не понял, критиковала Лина мужа или хвалила.

На следующее утро выяснилось, что воду отключили за неуплату. На все протесты Смятина работница ЖЭКа, та самая, что походила на муху, кутаясь в серую шаль, автоматически отвечала: «Извините, не мы устанавливаем правила».

– И куда мне идти?

– В «Водоканал». Это напротив ресторана «Околиця»…

В «Водоканале», офис которого разместился на втором этаже кирпичного здания, были не столь приветливы. В кресле с высокой спинкой восседала бесстрастная мумия, перебиравшая бумажки длинными паучьими пальцами в серебряных кольцах. Смятин глядел на них, боясь поднять глаза на иссушенное канцелярией и бюрократией лицо. Пришлось заплатить штраф, написать заявление.