Дети до шестнадцати

Сам он восседал среди нас со счастливым, перепачканным дынным соком лицом и говорил:

- Ничего, ребята, я буду приходить к вам, обязательно буду, вот увидите. Подумаешь - если на автобусе ехать, то всего каких-нибудь полчаса. А скоро метро проведут, совсем близко будет.

И, конечно, в этот момент Алик верил, что он обязательно, чуть ли не каждый день будет приезжать к нам, что ничего не изменится, но я-то лучше Алика знал, что это неправда. И так-то последнее время он все реже появлялся по вечерам во дворе, возле шестой парадной - все готовился к каким-то олимпиадам; все решал задачки, все занимался своей любимой физикой - где уж теперь ему выбраться! И от этого мне сделалось грустно: все-таки Алик был мне ближе всех из нашей компании, сколько лет мы прожили вместе с ним в одном доме, на одной лестнице -* с самого дня рождения, это же не шутка!

Вообще наша компания, кажется, начинала постепенно разваливаться.

Серега, похоже, становился знаменитостью. Он занял первое место в районном турнире, а потом во время сеанса одновременной игры умудрился обыграть гроссмейстера, и его даже показывали по телевизору. Было очень интересно увидеть на экране знакомую физиономию. Интересно и смешно. Серега явился на передачу в черном костюме, в рубашке с ослепительно белыми манжетами и запонками, и рядом с ним гроссмейстер в обычном сером пиджаке и клетчатой рубашке выглядел совсем невзрачно. Серега очень волновался, не знал, куда деть руки, и поминутно поправлял галстук. «Подумаешь, ничего особенного, только жарко», - сказал он нам после. Конечно, у него теперь не оставалось времени, чтобы безыдейно торчать во дворе.

- Вы даже не представляете, - говорил он нам, - что это значит: всерьез заниматься шахматами.

Он подчеркивал слово «всерьез».

Меня почему-то раздражали его разглагольствования - получалось, будто мы бездельники, у нас есть время собираться и торчать у парадной, а он - ужасно серьезный, занятый человек, ему некогда.

У Лильки тоже появились какие-то свои дела.

Так что все чаще мы теперь собирались вчетвером: Эрик, Вадик, Витёк и я.

Иногда мне представлялось, как пройдет несколько лет, может быть, десять или пятнадцать, а мы, четверо, останемся по-прежнему верны нашей дружбе. И вот однажды мы будем идти по улице и нам навстречу вдруг попадется Алик или Серега, или Лилька.

Но мы, конечно, уже не узнаем друг друга. В этой картине было что-то очень красивое, трогательное и в то же время грустное…

Как-то дома я в одном из старых журналов случайно обнаружил анкету-вопросник - на нее предлагалось ответить всем читателям. Всего вопросов было пять или шесть, и я, конечно, немедленно пристал к отцу, чтобы он ответил, ну хотя бы на первые два.

- Ну-ка, что там у тебя такое? - Он заглянул в журнал и усмехнулся. - Придумают же люди…

- Пап, только серьезно, слышишь?

Он подумал немного, потом быстро написал что-то и протянул мне журнал:

- На, читай.

Я прочел:

«Что вы считаете в жизни самым страшным для человека?

Потерять уважение к самому себе.

Что вы считаете самым трудным?

Всегда оставаться самим собой.»

Я подозрительно посмотрел на отца - мне вдруг показалось, что эти ответы он написал специально для меня, особенно второй. Я и сам последнее время замечал, что нет-нет, да и промелькнет у меня какой-нибудь жест Вадика или словечко Эрика, его интонация, его манера растягивать слова. Ну и что же? Что в этом плохого? Мне, например, очень нравится их взрослость, их самостоятельность, их независимость. Я даже на школьном вечере, пока собираюсь пригласить танцевать незнакомую девочку, пока собираюсь заговорить с ней, раз десять покраснею и потом пробормочу что-нибудь нечленораздельное, а Эрик, тот подлетает как ни в чем не бывало: «Здравствуйте, мне кажется, мы с вами уже где-то виделись. Ах, нет? А может быть, все-таки да? Вы никогда не бывали в Супикове? Да нет, я не шучу, город такой есть, посмотрите_на карте…» И все, и начался разговор, и через пять минут они оба уже смеются как старые знакомые…

Так что если я и перенял что-нибудь от своих приятелей, не вижу в этом ничего ужасного…

На следующий день вечером я с журналом помчался во двор, мне не терпелось узнать, что ответят на вопросы анкеты мои друзья.

- Самое страшное, - многозначительно сказала Лилька, - это разочароваться в жизни.

- А по-моему самое страшное, - неожиданно сказал молчаливый Витёк, - это когда человек болен и знает, что умрет.

- Ничего подобного! - выкрикнул Эрик. - Самое страшное, на восьмидесятом этаже небоскреба вспомнить, что ключи от квартиры забыл внизу!

- Самое трудное - это штаны снимать через голову, - мрачно сказал Вадик.

И пошел самый настоящий треп. Каждый старался придумать что-нибудь посмешнее. Так мне и не удалось выяснить, что же мои друзья всерьез считают самым страшным и самым трудным в жизни..,

В конце ноября произошло важное событие: Вадика приняли в комсомол.

Автобиография в двух словах, общественная работа, как учишься, что такое демократический централизм - и все в порядке, Вадим Банщиков, можешь считать себя комсомольцем.