— И притом не стоившая денег, — сказал император. — Кстати, вы заметили, как все ловят взгляд князя?
— Еще бы! — усмехнулся Сегюр. — Но поймать его взгляд довольно трудно. Вообще, это самый странный человек, какого я когда-либо встречал...
Карету сильно качнуло, и Сегюр ухватился за болтавшийся над ним ремешок.
— Я не верю в Потемкина! — раздраженно сказал он. — Его затеи стране не по силам. Она нищая и забитая. Половина ее населения — крепостные, а императрица ежегодно увеличивает их число.
Император покачал головой.
— Я тоже так думал... Но теперь я вижу, что здесь строят дороги, гавани, крепости, воздвигают на болотах дворцы, разводят в пустынях леса. Потемкин, по-видимому, не щадит ни людей, ни денег, и все может оказаться нетрудным. Здешний народ горячо любит свое отечество и будет драться за него с любым неприятелем. А русская армия очень сильна.
— Не спорю. В этом я сам убедился. И, значит, неправ Дидро, назвавший Россию колоссом с глиняными ногами... Глине дали окрепнуть, и она превратилась в бронзу! — заключил Сегюр.
Император прикрыл ладонью лицо, защищаясь от ветвей, хлеставших в окно кареты.
— Императрица задумала великое дело — союз четырех держав: России, Австрии, Франции, Испании. Это пока еще тайна, но, думаю, вы уже о ней знаете... То, что я слышал о Суворове, крайне серьезно... Для армии такой генерал — это все!.. Россия создает флот. Если у нее еще появится новый — морской — Суворов, она будет непобедима! Но уже и сейчас она — выгодный и надежный союзник.
— И ваше величество готовы... — начал Сегюр осторожно.
Иосиф кивнул головой и докончил:
— ...К сожалению, заключить с Россией союз. — Он жестко добавил: — Но я не допущу русских утвердиться в Константинополе! Для Вены безопаснее иметь соседей в чалмах, нежели в шляпах!..
Дорога огибала гору, кое-где поросшую орешником и терном, местами уже совершенно голую, будто изглоданную огнем.
— Наконец-то! — внезапно воскликнул Сегюр и, постучав в окошечко, велел кучеру остановиться. — Ваше величество! — сказал он, выходя на дорогу. — Я уличил князя! Смотрите! Вон там — декорация, самый настоящий холст...
Сливаясь с серой горой, стояло такое же серое, неживое овечье стадо. Художник не нашел бы для картины лучшего места: тень от скалы падала на клочок голого склона, и камни уцелевшей на нем древней ограды были увиты плющом.
Сегюр направился к горе. Но едва он сделал несколько шагов вдоль дороги, овцы заблеяли, и стадо, подняв облако пыли, шарахнулось в сторону.
— Нет, они живые... — смущенно пробормотал Сегюр, возвращаясь и влезая в карету.
Император, откинувшись на подушку, хохотал...
В Инкермане, с так называемых Мекензиевых высот, увидели рейд, эскадру — шестнадцать кораблей в линии, под флагом контр-адмирала Войновича. Это был Черноморский флот, построенный наспех из сырого дерева, не обшитый медью и все же грозный, готовый в любую минуту «вступить под паруса».
Вскоре прибыли к устью Черной речки, впадавшей в Ахтиарский залив. У пристани стояли наготове катера под светло-зелеными тентами. Гребцы — отобранные со всего флота, самые сильные и красивые матросы — были одеты в белые шелковые рубахи и шляпы с вензелями Екатерины II.
Ветра не было. Флотилия катеров на веслах направилась в Севастополь и в пятом часу вечера под гром салюта вошла в Южную бухту.
Екатерина проследовала по тонкому синему сукну, проложенному от самой воды через всю пристань. Войнович и капитаны кораблей встретили ее на берегу.
Потемкин уже обрел полную бодрость духа, чувствуя себя хозяином этой земли, моря и порта.
После короткого отдыха сели за стол — в шатре, раскинутом на пятьдесят человек вблизи дворца, на берегу моря. Из морских офицеров, кроме Войновича, были приглашены только двое: Алексиано и Ушаков.
Часом позже Потемкин осмотрел Севастопольскую эскадру. На борту «Св. Павла» он встретился с Ушаковым и принял от него рапорт о состоянии корабля.
Это была их первая встреча. Потемкин знал Ушакова только по донесениям и понаслышке, но он редко ошибался в людях и умел их выбирать.
Поручая ему воспитание моряков-черноморцев, Потемкин был уверен, что отдает их в хорошие руки. И сейчас, слушая твердую речь этого человека, любуясь его спокойной, уверенной силой, он думал о том, что такому можно доверить все...
— Пользуясь прибытием вашей светлости к эскадре, — говорил Ушаков, — прошу дозволения изложить взгляд свой касательно одного тайного и крайне важного дела...
— Тайного и крайне важного? — повторил Потемкин. — Какого же именно?
— Касательно образа действий военного флота, о чем беспрестанно думаю в течение многих лет...
Любопытство и удивление засветились во взгляде Потемкина. Стоявший перед ним командир был гораздо значительнее, чем он полагал.
— Известно вашей светлости, — продолжал Ушаков, — что о морских сражениях уже долгое время нет слуху? А если и происходит, то не иначе как ленивыми баталиями их до́лжно назвать...
— Едко сказано! — заметил Потемкин.
— Боязливая тактика лишь вредит государству. Только полное разбитие неприятеля оканчивает войну!