Дети доброй надежды

Войнович держал флаг на корабле «Преображение». Ушаков шел на «Св. Павле». Перед выходом в море он приказал: «Люди расписаны по местам... Каждый знает свое место и спешит исполнить ему должное... В неприятеля стрелять только ближними, прицельными залпами. До подхода на пистолетный выстрел огня не открывать!..»

Войновичу он объявил:

— Могу ручаться за успешные действия авангарда, ежели будет дозволено мне поступать безбоязненно.

— Делай, батюшка, как знаешь, — ответил Марко Иванович и предоставил Ушакову свободу, махнув рукой на все...

Крейсеры донесли, что Эски-Хуссейн получил подкрепления и сам ищет встречи с русской эскадрой.

Но неприятеля нигде не было видно. Войнович находился между Очаковом и Березанью — островом Евферия, как назывался он тысячу лет назад.

Флоты киевских князей всегда проходили мимо него, держа путь в Византию. Здесь зимовал Святослав, отважный, неутомимый воитель с русым чубом на бритом темени и золотой в ухе серьгой.

Тот же ветер тянул с берегов, что и в давние времена Святослава.

Турки не появлялись.

Когда Войнович приблизился к Гаджибею[156], крейсеры вновь донесли: флот противника под парусами и лавирует в сторону Севастополя.

Наконец 29 июня на эскадре заметили турецкие суда.

Они находились близ острова Фидониси, к востоку от устьев Дуная. С этого дня их уже не теряли из виду. 1 июля Войнович прислал Ушакову записку:

«Любезный товарищ! Мне бы нужно поговорить с вами. Пожалуйста, приезжайте, если будет досуг. 20 линейных кораблей насчитал!»

Ушаков усмехнулся. У него не было ни досуга, ни желания говорить с Войновичем.

Утром следующего дня шлюпка доставила новое письмо:

«Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, батюшка, проклятого! Надобно нам поработать теперича и отделаться на один конец! Если будет тихо, посылай ко мне часто свои мнения и что предвидишь. Будь здоров и держи всех сомкнутыми, авось избавимся...»

В тот же день флоты сблизились. Теперь можно было разглядеть противника. Ушаков, стоя на шканцах, смотрел в подзорную трубу.

Он определял ранг судов и прикидывал в уме соотношение сил обоих флотов.

У турок было семнадцать кораблей и восемь фрегатов; двадцать четыре малых судна держались за ними «в замке́»[157].

Ушаков насчитал 1100 неприятельских пушек. У Войновича было 550 орудий. Общий вес турецкого залпа составил бы 410 пудов. Вес русского залпа — едва 160 пудов.

Русские корабли, не обшитые медью, обрастали ракушками, травою и уступали турецким в быстроте хода; пушки, наспех отлитые на Баташевских заводах, были малого калибра. Потемкин отзывался о них с негодованием: «Кинулись лить такие, кои легче, и наделали множество пистолет».

Флот турецкий был гораздо сильнее русского. Но стал он таким лишь в самое последнее время. Еще недавно корабли турок были громоздки, плохо вооружены и черпали воду нижними батареями при самом слабом ветре. Вдобавок экипажи их не знали своего дела, а командирами становились те, кто давал взятку в морском министерстве, и при этом те, кто больше платил.

После Чесменского боя началось преобразование турецкого флота. Французские инженеры построили Порте много легких на ходу судов, снабженных сильной артиллерией. На них появились хорошие, опытные матросы — греки. Но обучать турок по-прежнему было трудно: они служили на флоте только в летнее время, осенью же уходили домой...

На рассвете 3 июля, при тихом северо-восточном ветре, эскадры стали сходиться.

Подошедший крейсер принес русскому флоту добрые вести: Потемкин обложил с моря и суши Очаков и сжег турецкие гребные суда, укрывавшиеся в его бухте.

Это сильно подняло дух команд перед боем. Весть мгновенно разнеслась по кораблям и фрегатам, и «ура» прокатилось по ним, как залп.

Совсем рассвело. Ясно обозначился остров Фидониси.

Внимание всех теперь было приковано к турецкому флоту. Он был виден на северо-западе в быстро исчезавшей пелене тумана. Ушаков в подзорную трубу следил за противником и видел то же самое, что наблюдал уже не раз прежде: турецкий флагман обходил свою эскадру и давал словесные указания командиру каждого корабля.

Артиллерии унтер-лейтенант Копытов стоял рядом с Ушаковым.

— Федор Федорович! — недоумевая, спросил он. — Что это делает капудан-паша?!

Ушаков опустил трубу и повернулся к унтер-лейтенанту. Лицо младшего флагмана было красно, кожа во многих местах лупилась от солнца. Острые молодые глаза щурились в светлых лапках морщин.

— На сигналы в бою не надеется, — сказал он с усмешкой, — и на своих командиров тоже. Сигналов в дыму не увидят и будут в незнании, что им делать. Вот и наставляет их словесно... Но мы флагмана разобьем, и они побегут!..

— А со стороны поглядеть — силища! — пробормотал Копытов.

— Практикованным, — весело сказал Ушаков, — весьма выгодно подраться против неискусства! Противник — нерегулярный, хотя и силен...

Эски-Хуссейн тем временем строил флот к бою. Из пяти кораблей он составил арьергард, из шести — центр, из шести — авангард и сам и пошел в авангарде. Ушаков приказал идти курсом, параллельным противнику, чтобы выяснить намерения капудан-паши.