Дети Эдема

– Предпоследний круг, – четко говорю я, едва мы ступаем в черноту. Эдем Лэчлэну так же чужд, как и мне, земля под ногами остается невидимой.

Он смотрит на меня с явной насмешкой.

– Что, вспомнила?

Не знаю, имеет ли смысл притворяться и дальше, так что я просто искоса смотрю на него.

– Вспоминаю потихоньку.

Он смеется, и от его улыбки становится легче.

– Пока ты на моей стороне, можешь не торопиться. Поверь, я все понимаю.

Удивительно, но прогулка по Эдему кажется сейчас делом почти естественным. Да, мы сторонимся случайных прохожих, отступаем в сторону, укрываемся в тени, но само пребывание снаружи, само ощущение себя частью города, кажется совершенно нормальным делом. Опасность существует… но, странное дело, и она почему-то тоже кажется естественной. Всем своим существом я ощущаю какой-то подъем, чуть не дрожу от возбуждения. Я чувствую себя готовой.

Мы вышли на поверхность совсем недалеко от места назначения и вскоре пересекаем границу кольца, идем направо, в восточном направлении.

– Тут где-то должен быть салон модификаций. Его называют Серпантином. – Мамины слова так и горят в моей памяти.

– Знаю я это место, – говорит Лэчлэн. – Оно очень популярно среди Бестий. Однако же понятия не имел, какие здесь, оказывается, делишки творятся. Не скажу, что это такой уж шикарный район, но народ живет, в общем, приличный. Слушай, скажи ты мне сразу, что это Серпантин, лежала бы сейчас в мягкой кровати и видела сладкие сны о лучшем мире.

– От снов толку не будет, – говорю я, с трудом поспевая за ним. – Я хочу сотворить лучший мир. Даже если в моих силах не так-то много.

– Ты жертвуешь своими линзами. – Он останавливается посреди темной улицы и поворачивается ко мне. Лицо его выражает уважение и, может быть, в какой-то степени восхищение. – Ты отказываешься от своего шанса стать частью того мира, о котором мечтала, должно быть, всю жизнь. Ты вполне могла уйти из Подполья, от меня, от всех нас, и, обретя новые глаза, а может даже, добрую семью, которую нашла для тебя мама, начать новую жизнь в Эдеме.

Я скептически смотрю на него.

– У меня сложилось впечатление, что Флинт не склонен предоставлять мне право выбора.

Лицо его на мгновенье отвердевает, но тут же расплывается в улыбке. Он вообще старается по возможности не осложнять ситуации.

– Полагаю, ты уже поняла, что мы с Флинтом несколько расходимся во взглядах. Твои линзы вполне способны спасти Подполье и навеки изменить весь Эдем. Но я верю в свободу воли и самоопределение. Именно они лежат в основе всего того, за что мы боремся. И если бы ты решила, что линзы отдавать не надо, я бы ни за что не стал давить на тебя. – Лицо его снова отвердевает, по нему пробегает тень. – А если бы это попытался делать Флинт, я бы нашел способ остановить его.

Интересно, думаю, когда конфликт между Лэчлэном и вожаком Подполья перейдет в полномасштабную войну и какие это будет иметь последствия для тайного мира второрожденных?

Но сейчас не до этого, как и не до много чего другого, что теснится у меня в голове. Мы дошли до Серпантина.

Как мама и описывала, это здание ярко-оранжевого цвета. В отличие от большинства других строений в этом, в общем, убогом, предпоследнем кольце Эдема, Серпантин, хотя и не ярко, но освещен, и золотистый этот свет несколько рассеивает окружающую тьму.

Там, внутри, я сделаюсь нормальным человеком. Там, внутри, я обрету подлинную жизнь, но… вдали от семьи, вдали от моей первой подруги. Да, конечно, жизнь, только жизнь в форме лжи, хотя и другой, – снова поиски укрытия, хотя и другого.

Нет, твердо и окончательно решаю я. Не нужны мне линзы. Не хочу я быть частью общества, которое во мне не нуждается. И поскольку будущее мое не предполагает иного сценария, кроме как быть гонимой, парией, то лучше полностью принять нынешнее мое существование – существование второрожденной в кругу других второрожденных.

Я испытываю целительное чувство облегчения. Раньше я от души желала отдать линзы Лэчлэну и его делу, но это было рациональное, взвешенное решение. А сейчас – еще и эмоциональный, внутренний выбор. Я буду гораздо счастливее, оставшись сама собою, с блестящими глазами второрожденной, чем превратившись во что-то иное, порабощенное Центром, растворенное в атмосфере, которая, как я только сейчас начинаю понимать, мне совершенно чужда.

От огораживающей модификационный центр проволоки, через которую пропущен электрический ток, исходит низкий угрожающий гул. Услышав его, Лэчлэн вскидывает голову.

– Что же ты раньше не сказала мне про электричество? Чтобы отключить его, понадобится время, а не хотелось бы оставаться здесь дольше, чем необходимо.

– Я тебя и так проведу, – говорю я и повторяю указания, данные мне мамой: – В третьей панели слева на юго-восточной стороне электричество отключено. – Я вдруг осекаюсь. – Или с юго-западной?

Он криво усмехается.

– А ты отдаешь себе отчет в том, что скорее всего ток здесь пропущен под напряжением, вызывающим мгновенную смерть?

– Да нет, с юго-востока, точно. Почти точно. Его отключают между тремя и четырьмя утра.

Он смотрит на часы и кивает.