Дети Эдема

– Люди недооценивают силу ожиданий, – шепчет Лэчлэн, когда мы уже почти подходим к тюремному отсеку этажа, где находятся службы безопасности. – Нам нет нужды доказывать, что мы – свои. Это просто наша работа – находиться здесь. – По какой-то непонятной круговой логике наше присутствие само по себе является доказательством нашего на него права.

Мы поднимаемся по спиральной лестнице на второй этаж. Архитектура здесь на удивление красива, линии плавные, как на двустворчатой морской раковине. Вестибюль пронизывают мощные лучи света, все вокруг ярко, светло, там и тут голубые и зеленоватые прожилки, как на море. Прямо рядом со спиральной лестницей со второго этажа на первый низвергаются нереальные в своей прозрачности каскады воды. Три крохотных робота-уборщика снуют вокруг бассейна, стирая капли, попавшие на пол.

Пока все в порядке.

Когда последний завиток спирали приводит нас в охранное отделение Центра, пляжная яркость мигом исчезает. Тут все голо. Я бы даже сказала, песком посыпано, не будь пол вылизан до мертвенной белизны. Весь вид другой. Что у самого помещения, что у людей. Я опускаю взгляд и вижу в вестибюле какого-то неприметного ремонтного рабочего, толкающего перед собой в сторону атриума тележку, до краев набитую инструментами и ведрами. Лишь хрупкое телосложение подсказывает мне, что это Ларк. Хорошо бы она подняла голову, ободряюще улыбнулась мне. Но нет, для этого она слишком благоразумна, да и я быстро отвожу от нее взгляд.

Мы минуем пропускной пункт – Лэчлэн на ходу бросает всего лишь слово, и в ответ ему машут рукой: проходите. С видом строгим и серьезным, мы идем коридорами, схему расположения которых Лэчлэн получил от разведки Подполья и уточнил по чертежам системы водоснабжения, полученным от Ларк.

Мы оказываемся в широком коридоре, упирающемся в какое-то большое помещение. До меня доносятся звуки человеческого страдания, приглушенные, но безошибочные. Чем-то – не могу определить, чем именно – пахнет, запах неуловимый, но острый, от него мурашки по коже бегут. Быть может, это запах страха?

Я останавливаюсь на ходу. Повсюду вокруг – тюремные камеры.

– Не забывай, кто ты есть, – негромко говорит Лэчлэн. Он имеет в виду: не забывай, в каком качестве ты явилась сюда. В качестве студентки, изучающей психологию, которая в сопровождении работника Центра пришла поговорить с отступником Эшем, расспросить, что заставило его предать свою семью, свой род. Полученные от отца сведения, касающиеся деятельности медицинских учреждений Центра, позволят мне ответить хотя бы на основные вопросы, какие мне могут задать.

– Полагаю, даже в этом случае тому моему я, каким оно хочет себя представить, все здесь покажется необычным.

Я видела жестокую сторону Эдема, но не видела, как действуют его учреждения.

Стены и решетки. Пальцы, впивающиеся в иные из них. Чего жаждут эти люди? Помощи? Пищи? Свободы?

В пропагандистских роликах всегда говорится о том, как низок уровень преступности в Эдеме. Кто захочет воровать либо убивать, если воровать – это значит лишать пищи весь род человеческий, а убивать – добивать и без того, по статистике, убывающее население? Наверное, в сравнении с его общей численностью количество узников в тюрьме действительно невелико: я насчитываю примерно сто камер, расположенных по периметру уходящего ввысь обширного помещения прямоугольной формы. И все же для общества, объявляющего себя утопией, их слишком много. Интересно, много ли людей, обычных людей, вообще знает о существовании этого места?

У входа сидят двое дородных охранников. Вопреки моим ожиданиям, оружия при них нет.

– Нам к заключенному номер восемьдесят девять, – отрывисто бросает Лэчлэн, предусмотрительно вертя в пальцах ручку. Другая, такая же, заложена у него за ухом.

– Вас нет в списке, – не поднимаясь с места, говорит один из охранников.

– Запрос должен был поступить, пока мы шли сюда. – Судя по тону, объясняться Лэчлэну невероятно скучно, а для убедительности он еще и зевает во весь рот. – Давно секретаря надо было уволить. – Он пожимает плечами и указывает на меня пальцем через плечо. – Велено опекать эту особу, чтобы боссу потрафить. – Он заговорщически понижает голос. – Его любимица. – Лэчлэн подмигивает, и я делаю вид, что смущена. Учитывая обстоятельства, не такая уж трудная роль.

– Из камеры его выводить надо? – спрашивает охранник.

Лэчлэн поворачивается ко мне. Наступает мой черед.

– Нарушенную психику нельзя сколько-нибудь серьезно изучать через тюремную решетку, – менторским тоном говорю я, вертя в ладони блокнот, вынимая и вновь возвращая на место вставленную в него ручку. – Важно понять, что лежит в основе антиобщественного поведения, дабы подавить его проявления в зародыше. – Хотелось бы верить, что я изъясняюсь как и положено студенту-гуманитарию, озабоченному только одним – понравиться своему научному руководителю. Я долго репетировала эту роль.

Лэчлэн демонстративно закатывает глаза.

– Вылечить, наверное, его хочет.

– Этого уже не вылечишь, – бросаю я, – но возможно, удастся другим помочь, пока не сбились с пути.