Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924

«Дедушка и бабушка меня очень любили, и я часто получала от них игрушки и сладости. Как приятно мне вспоминать о России и как я жалею, что уехала оттуда».

«В *** мы ходили за грибами и за ягодами, земляникой, черникой, брусникой и малиной. Я эти ягоды очень любила. Там у нас был садик не очень большой и не очень маленький. Зимой мы лепили бабу из снега. И больше ничего я не помню про Россию. Теперь вспомню про Штеттин…»

«Когда мои родители, – пишет ученик приготовительного класса, – были в Москве, мне жилось очень хорошо. Когда в России началась революция, то мама меня отдала в советскую школу, там мне жилось очень плохо».

«В Екатеринодаре нам было прежде хорошо, а потом плохо».

Первоклассник 10 лет пишет: «Нам там было очень хорошо. У нас там был большой дом, и мне было полное раздолье».

Длинный рассказ одной первоклассницы повествует о жизни в Петрограде до революции, о клубнике, черешнях, яблоках, ветчине и о чиже в клетке, а потом идут скитания и лишения.

Ученик 2-го класса пишет:

«Там было так хорошо, я помню большой дом, большой, большой парк и ту бочку, где плавали золотые рыбки, и те орешки, которыми я лакомился, и все то чудное, как, например, цветы. Мне так было хорошо, так просто чудно. Но пришли большевики… и арестовали отца, потому что он был помещик, а затем слезы матери, скитания…»

Ученица 4-го класса пишет:

«Я родилась в деревне. Как я люблю ее и хорошо помню. Помню громадный дом, реку, красивый сад и лес. Как я любила наши леса! Меня часто брал папа на дрожках и возил на сенокос. Но вскоре мы выехали, потому что началась революция».

И много таких воспоминаний: об оставленной старушке-няне, о теплившейся лампадке, о собственной кроватке, о домашнем уюте, о любимой кошке, о заросшем пруде, о папе и маме, «когда они еще оба были живыми», о родительской ласке… о всем том потерянном рае, который ассоциируется в умах натерпевшихся впоследствии малолетних скитальцев с мыслью о родине. Они ведь потом почти не видели счастливого детства. Особенно резок контраст с последующей жизнью, полной страданий, ужасов, лишений. Все тетрадки наполнены описаниями прихода большевиков, пальбой, жизнью в подвалах, обысками, грабежами, голодом, очередями, скитаниями, холодом, тифом, расстрелами, пытками, кровью, разбрызганными мозгами, сиротством.

«Было скучно, тоскливо, холодно», – пишет ученик 4-го класса.

Ученик 3-го класса после описания гибели отца пишет:

«Дальше я описывать не буду. Мне очень не хочется вспоминать о милой Родине и о покойном папе».

В этих словах чувствуется тот душевный надлом, который так жестоко отозвался на стольких русских детях нашего времени. Эти же слова свидетельствуют о сложности переживаемых этими детьми чувства к родине… Более взрослые так анализируют свое отношение к родине после налетевшей катастрофы:

«Нравственная жизнь в эти годы была ужасна. Жил и чувствовал, как будто живу в чужой стране».

Или: «Чувствовать, что у себя на родине ты чужой, – это хуже всего на свете».

А вот жуткие по своей непосредственности описания малышами выпавших на их долю ужасов.