Дети Гамельна. Ярчуки

— Вставала бы ты, — уныло пробормотал казак, больше для проверки. Но слова выходили складно и ловко. — Вовсе недосуг валяться. Того и гляди, иудейские бесы прискачут. А ты в этаком виде. Неприличность выйдет.

То ли показалось, то ли, вправду ресницы вздрагивают? Подсматривает? С неё станется.

— Давай-ка, потихоньку, — попросил Хома, приглашающе расправляя и встряхивая шёлк.

Замычала недовольно, но села и подняла руки. Хома обрадовался и ловко накинул рубашку.

— Теперь-ка юбки и иную сбрую…

Не, не пошло — обратно завалилась на перину.

Хома убрал с лица подопечной завесу густых, малость липких кудрей и принялся уговаривать:

— Вставай, Хеленка, вставай. Оденемся да пойдём, я тебе рассолу налью, сразу полегчает. А ещё я тебе молот принес. Новый, ладный, ох и хорош молот!

— Аг-м?

О, зашевелилась! То ли обещанный молот взбодрил, то ли рассольчик поманил…

Вообще трудным дело оказалось. Откуда у казака уменье юбки напяливать? Вовсе редкая надобность. Ладно бы ещё задирать, а в обратном порядке и вовсе запутаешься…

Так и вышло, запутались. Хеленка утеряла равновесие, взмахнув ручками, наступила на впалое ясновельможное брюхо — полюбовник издал оскорбленный свисто-храп — а стреноженная юбками паненка повалилась прямиком на дверь. Та по закону известной подлости мироздания перед ней распахнулась — и замерший на пороге гишпанец попытался заслониться от столь внезапного нападения…

Ну, какой из ведра с водой щит? Несуразный щит. Хома успел отпрянуть, остальных окатило водицей — злокозненный кобельер не поленился сбегать во двор и принести студеной, шоб пробрало пьяненькую. Пробрало. Панночка приглушенно повизгивала и отряхивалась, гишпанец отфыркивался, даже ясновельможное бесчувственное тело на половике, заворчало и подтянуло обильно окропленные ноги.

Зато далее пошло легче — Хелена, даром что полумёртвая, от холодка малость впротрезвление пришла и не возражала, когда её спешно обряжали. Одели, напялили на белые ножки сапожки — можно было и идти. Мокрый как мышь гишпанец отыскал полотенце и спешно вытирал свою облипшую башку.

— Ишь, а все одно спит, — удивился Хома, наблюдая за высокославным ляхом — пан Лащ славно подогнул мосластые колени и выводил вовсе иную мелодию, весьма достойную, аж киевские певчие тому храпу позавидуют. — Постойте, а где ж ус Лащевский?

— Который еще ус? — пробурчал гишпанец у которого день решительно не задался. — Что нам тот ус?

— Так левый ус. Нету ж его, — Хома указал пальцем на однобокость физиономии знатного ляха.

— М-да, — согласился Анч. — Вроде обоеусый был, а теперь чуть иначе. Странно. Хотя они ж католики, там вообще ничего не поймешь. Пошли отсюда.

— Постой. Хватятся же уса. А кто виноват — мы виноваты. Помяни мое слово — вздёрнут или порубят.

— Так уж и порубят, — усомнился гишпанец. — На что нам его ус? Это ж не кошель со злотыми. Сам потерял. Нечего напиваться как свинья. Здесь не Варшава со всякими благородными фокусами.

— Где ус?! Надо его хоть рядом с хозяином положить.

— Нет уса. Мы бал-ов-ал-ись! — вдруг призналась Хеленка и икнула.

— Вовсе одурела, — прошептал Хома и мельком глянул на сотоварища. — А это что?!

— Опять-то что «что»? — поморщился кобельер, бросая на ясновельможного певца мокрое полотенце.

— Это что?! — процедил Хома, вытягивая из-за кушака пистоль…

На голове гишпанца, меж подсушенных, но все одно облипших волосьев, торчали два выроста. Не шибко громадных, на бородавки похожих, но всё ж явно поболее и очевидно костяных. Да еще этак ровно-ровно посаженых… От же, мать его пёсья курица! Да никакой он не гишпанец, и даже не кацап, а вообще явный чёрт! Вот оно и рыло поросячьим пятаком очень доказательно проявилось!

— Ты чего? — заволновался поддельный гишпанец, норовя отвернуть носяру от пистолетного ствола.

— А то! Чёрт в товарищи казаку подстраивается?! Да не бывать такому, хоть как меня соблазняй.

— Да нахрен ты мне сдался! — выпучил глаза проклятый Анчес. — Вон она, соблазнительница твоя, мадерой икается. Пистоль убери! Нашёл каким манером возмущенье проявлять.

— Да я… — Хома взвёл курок — я на чёрта и самую богатую пулю не пожалею! Пристроился он! Да был бы чёрт, а то так, чертовство замызганное.

— Да я вообще не чёрт! Пистоль отверни!

— Тю, не чёрт он?! А рога?!

— Что рога? — Анчес пощупал свои выросты. — Ну, рога. Что ж, только у чертей рога? А еще образованный вроде человек, грамоту он знает…

— Да как же не черт, если вылитый чёрт! Побожись… то есть покажи, что хвоста нет.

— Что — хвост? Вон, у каждого кочета хвост, это вообще не доказательство!

— А ты покажи, покажи!

— Не покажу. Во-первых, перед мужчинами не заголяюсь, во-вторых, проклятая ведьма такого пинка подарила, что распухло всё. Ранимая часть…

— Значит, есть хвост, — потерянно пробормотал Хома. — Выходит, я хвостатого чёрта за товарища считал.

— Да что вы мелочные такие, — обиделся кобельер. — Хвост, рога… У тебя вон зубы лошадиные, так я ж тебя за мерина не считаю. Образованный человек, башкой подумай: у чертей на ногах что? Ко-пы-та! У меня копыта есть?