Дети Гамельна. Ярчуки

— Значит, в глаз его и сразил? — переспросила придирчивая чёртова баба. — В левый или в правый?

— В серединный, — буркнул лазутчик. — Он у них самый чувствительный. Короче, работают пули надёжно.

— Отчего им не работать, — ведьма пожевала губами. — Шесть да на шесть умножить, это ж сколько будет?

— Тридцать шесть и будет, — высказал догадку образованный казак. Обдумал свой ответ и обозлился. — Да откуда ж такая прорва?! Нет, может ещё, где шныряет десяток или даже дюжина. Но этакое стадо вообще нам неуместно. Ты, пани Фиотия, прекрати страх в воинство вселять. Вон, Хеленка разволнуется…

— Чего мне волноваться? Сколько придут, столько и побьём. — сонно, но неожиданно многословно, ответствовала панночка, опираясь подбородочком о новенькую рукоять поставленного «на попа» молота. — Тут до утра не так далече. А на солнце маззиким квёлый становится.

— Так-то оно так. Но откуда же «тридцать шесть»?! — негодовал Хома, решив над очередною панночкиною загадкою и не задумываться, чтобы голову не забивать. — Такого табунища никто не видел.

— Сам посуди, дурья твоя башка, — влез гишпанец, пребывавший, видимо, тоже в определенном беспокойстве. — Гексаграмму строят маззикимы этими заклятиями. Шесть групп по шесть демонов. Теперь из города не выбраться.

— Отчего ж непременно «гексуграму»?

— Привычка у них такая — непременно её строить. Издревле повелось. Хуже того — шедим с ними. Он и колдует.

— Вот тебе и раз, экая неприятность, — пробормотал Хома. — А что за тварь этот шедим? Велик ли туловом и чародейством?

— Да уж похуже обычного маззикимчика. Его опасаться надобно.

— Да неужто?! Опасаться? Какого-то там жидовского шедима? — с горечью переспросил казак. — А откуда ваше чёртохвостие те подробности ведает? В Гишпаниях встречать доводилось?

— Чего подковыриваешь? — пробурчал, отворотя морду, Анчес. — Ну не дошёл я до Гишпании. В Провансе пришлось поворотиться. Тоже хороший край. Светленький и в цветочек.

— А чего ж брехал? Да этак бесстыже?

— Так я чуть-чуть не дошёл!

— Не дошёл он! До рогов и хвоста дошёл, а до Гишпании чуток не дотянул. Что харю воротишь?

— Отчипись от него, — молвила Хеленка. — Странник он, паломник. Шёл, не дошёл, в другой раз дойдёт. Обычное дело. А что «гишпанцем» назвался, так каждому надо как-то именоваться. Я вон вдруг «панночкой» стала. Кто б удумал…

— Ну, так ты панночка по законному. Хотя и частично, — Хома решил сойти со скользкой темы и уточнил. — Пусть гишпанец, мне разве жалко. Только намек нужно сделать — прозвище такое, а по сути… Да не в гишпанстве дело! Хвост от товарищества скрывать — последнее иудство! Какое доверие такому вероломству может быть?!

— Отчипись, говорю, — посоветовала Хелена. — Какое тебе самому доверие, если в твоей казацкой башке одно и мелькает? Он тебе бухнет «у меня хвост и рожки», а ты в него «бах!» из пистоля промеж тех рожек. На том и вся философия.

— Так что ж добрый казак должен делать, ежели рядом чёрт сидит?!

— Это кто здесь «добрый казак»? — удивилась панночка, явно берущая негодный пример с ядовитой хозяйки и взявшаяся язвить и молотить языком без умолку. — Ведьма рядом с ним сидит, покойница восставшая — то ничего. А вот с рогами кто — так бей-стреляй того немедля. И не чёрт он, тебе ж говорили.

— Ладно, я-то грешник превеликий, — с горечью признал Хома. — Но это-то кто? С рогами, хвостом, пятаком свинячим и вдруг не чёрт?

— Он тебе прямо и говорит, только ты мимо ухов пропускаешь. Анчес он, — пояснила разговорившаяся панночка.

— Ну, Анчес. И чего?

— Тю, казаче, ты ж и не пил сегодня. Умишко подсобери. Об анчутках и анчутах не слыхал, что ли?

— Эге, так я ж говорил, что он заведомый московит! А имелись про их кацапскую хвостатость верные слухи, имелись! Только постой! Анчутка это одно, анчес вовсе и другое.

— Анчутки — это бабы наши, — поведал мрачный как ночь хвостатый гишпанец. — А я вовсе не баба. А в Европе наш «анчут» вообще выговаривать не привыкли, язык у них ломается. Вот и стал Анчесом. Что такого заумного?

— Так понятно. Изящности он поднабрался. В кобельеры вознёсся!

— Титул мне законно даден!

— И каким же королем ваша хвостатость во дворянство посвящена?

— Тебе что за дело?!

Где-то на улицах разом захлопали выстрелы, донеслись крики. Наблюдатели с шинка разглядели, как разгорается пламя очередного пожара.

— Досталь[72] шутки шутить, гайдуки лихие, — приказала ведьма. — Хома, пистоли проверь. Будешь палить, я оружье подавать. Заряды зря не трать. Дворовую стену я заклятьем прикрою, но ты, Анчес, лестницу на всякий случай подними.

Хвостатый сунул соратнику свой изящный пистоль и полез затаскивать лестницу.

— Все ж я не особо понимаю, — пробормотал Хома, проверяя хлипкий замок нарядного оружия. — Чертям, в смысле, анчутам воевать по чину не положено? Не то сословие? Этак и будет на лестнице сидеть?

— Вот же ты к нему причипился, — качнула толстой косой Хеленка. — Где ты видел, чтобы бесы за мушкеты да пистоли хватались? Надурить или там искусить кого — то их должность. А драка да пальба — такому не обучены. Да и сами не управимся, что ли?