Дети гламурного рая

Мы стояли, чего-то ожидая, наконец, выяснилось, что ждем нескольких участников кинофестиваля, сопровождавших Черненко в пункт первой медицинской помощи. А они все не шли, наконец, появился первый из них и сообщил, что кинокритик и член жюри Черненко скончался еще до прибытия «скорой». В автобусе стали обсуждать: звонить ли Рите сейчас или дождаться утра? Режиссер Марлен Хуциев предлагал дождаться утра:

— Если звонить сейчас, это убьет Риту.

— Рита — это его жена, — объяснил я Михаилу.

Когда я посещал квартиру Черненко в связи с вельветом и брюками, там была худенькая строгая девушка Рита. По ее взглядам я видел, что она не одобряла нашу пару. Анна была на семь лет старше меня, а я писал стихи.

— Вельвет этот польский, Миша, был много шире советского. Потому у меня тогда осталась полоса вельвета, и я обшил этим вельветом две тетради, в которые записывал новые стихи. Точнее, не обшил, а обклеил. Так они и назывались у меня: «Первая вельветовая тетрадь», «Вторая вельветовая тетрадь». Слушай, Миша, ты видел его лицо? Это не тот ли мужик, который в вагоне обратился ко мне: «Здравствуй, Эдик!»?

— По-моему… — Михаил задумался. — По-моему, тот… Ну, правда и то, что они все друг на друга похожи…

За время кинофестиваля мы не просмотрели ни одного фильма. Зато мы ездили на экскурсии: в Царское Село, в Приоратский замок, во дворец императора Павла I. Дворец в Царском Селе мне не понравился, а Михаил назвал его пошлым. Тронный зал летней резиденции Романовых со своими зеркальными стенами, украшенными деревянной резьбой, окрашенной в золото, выглядит как аляповатая ванная комната у нового русского. Бесчисленные столовые Романовых, где они прохлаждались, конечно, поражали каких-нибудь бывших мужиков когда-то, но нас с Михаилом только раздражили.

После осмотра я сказал:

— Миша, теперь нам беспощадно ясно, что революция была единственным здоровым ответом на всю эту пошлость.

Следует добавить, что воссозданная знаменитая Янтарная комната также выглядела убого — как американский пластик, смотрелся этот хваленый янтарь. Янтарная выглядела как предбанник в новорусской сауне. Весь дворец, ядовито-зеленый, золотой и белый снаружи, раздражал в снегах неимоверно. В свое оправдание могу сказать, что Псковская крепость или какой-нибудь блеклый монастырь на вятской земле под зимним дождем меня не раздражали в свое время.

Гатчинский дворец — охровый, мрачный, казарменный и северный, напротив, нам с Михаилом пришелся по вкусу. Его только недавно начали реставрировать и не успели испортить ни снаружи, ни внутри. Только несколько залов набили всякой музейной рухлядью, да паркет выглядел новоделом. Впечатлило нас истрепанное зеленое креслице Павла и тронная подушечка для ног, вытертая до корней бархата. Вообще Павел I — фигура отличная от целой оравы Романовых, бездельных цариц и царей XVIII века. Он, помимо пиров и любовных приключений, вплотную занялся Россией. Например, устроил специальную комнату, куда в окно ему можно было бросать письмо или прошение. Ключ от комнаты был только у него. Ежедневно он являлся в половине седьмого утра и сам забирал свою почту. Сам же и отвечал, а в тех случаях, когда отвечал не лично он, он просматривал и подписывал каждый документ. Император-рыцарь, он сделал многое для солдат, не только дал им, конечно же, нелепую косичку и немецкий парик, но, например, ввел впервые суконную шинель. В мрачном дворце Павла мы с Михаилом оказались в компании польского режиссера Кшиштофа Занусси. Черт его знает почему. Может быть, в качестве аранжировки для смерти специалиста по польскому кино Черненко?

Вместе с Занусси мы посетили и польский костел, точнее, это было лишь одно сохранившееся крыло костела, основная его часть представляла собой старые, запущенные развалины. В костеле было сыро, бедно и убого. Очевидно, польская община города Гатчины небогата. А Российское государство и правительство ни рубля не дают иным верам помимо православной, очевидно считая их сектами. Общеизвестно, что у Российского государства дурной характер.

Приоратский дворец — настоящий замок с башней — построен был из сбитой земли архитектором и поэтом Львовым по приказу Павла, чтобы разместить здесь приора Мальтийского ордена, одного из принцев Конде, сбежавшего из революционной Франции. Однако приору там жить не пришлось, ибо Павла скоро убили, задушили, как и его папочку Петра III, под именем которого, вы помните, конечно, выступал Пугачев. Поэтому стоит дворец архитектурной диковиной в гатчинских снегах, с башней и с гренадерами во дворе у костра. Гренадеры развлекают туристов и пекут им колбаски, надев на штык, а еще варят глинтвейн. По меньшей мере одно из ружей стреляет.

Возвращаясь дневным поездом, я все думал, почему Мирон Черненко ожидал сорок лет, чтобы упасть и умереть у меня под ногами 24 февраля 2004 года. У него было сколько угодно времени и места помимо Московского вокзала в Петербурге. А, почему?

За несколько минут до остановки поезда на Ленинградском вокзале Москвы наш парень предупредил нас по мобильному телефону: