Дети Гомункулуса

Не хочу выглядеть жертвой. Идиотская белая рубашка… Я независимо скрестила руки на груди и уставилась в потолок, невольно вслушиваясь в гнусавые голоса:

— Наконец дождались собрания. Боялся, не пригласят, забудут про старенького… Ха-ха-ха! А я еще силен.

— Ты, Иван Петрович, не сильный. Ты жадный. Прошлый раз больше всех взял.

— Ха-ха! Кто сколько может, столько и забирает! Такой закон!

— Ничего, тут на всех хватит. Много лишней энергии. Зачем ей столько.

— У тебя, Эдмундас, было почти столько же. Бедолага. Ты тогда сочинял эту… как это ее… Музыку!

— Му-зы-ка! Не помню. Что это?

— Комбинация вибраций воздуха. Ты занимался тем, что сотрясал воздух!

— Не помню. Ерунда какая-то.

— А ты, Иван Петрович, разве не запасал лишней энергии? Колесил по свету, искал, где воздух посвежее. Говорил, обойду весь мир, чтобы красоту планеты в душе накопить. Даже квартиры не имел. Глупость.

— Но она слабенькая. Энергии много, но худая. Может не выдержать контакта. Такое уже было… На всех не хватило. Обидно.

— Кхы-кхы… Конечно, обидно. Раз — и ушла энергия неизвестно куда.

— Почему в ней столько лишнего?

— Она тоже занимается пустым — комбинирует световые рефлексы разной интенсивности, то есть рисует.

— Зачем?

— А зачем они все живут? Для того, чтобы накапливать для нас энергию. Хороший экземпляр. Светленький.

— Настает наш час.

— В этом году не час, а всего сорок семь минут десять секунд.

Внезапно разговоры умолкли. Присутствующие расступились, и в зал вошел товарищ Римант. Все вскинули руки в приветствии. Директор равнодушно глянул в мою сторону. Я почувствовала, что меня пригибают к каменному ложу. Эх, где мои остренькие ногти!

Жабьелицые спокойно делали свое дело. Эластичные жгуты плотно прижали к камню мои запястья и щиколотки. Такой же жгут перебросили через горло, так что я не могла приподнять головы.

Биргита Эдуардовна объявила:

— Черная Лилит в апогее!

Собрание отозвалось радостным криком. Снова прозвучал голос директора, наверное, пожалел всем приятного аппетита. Ложе обступили со всех сторон, и те, кто стоял ближе, положили на меня ладони — холодные и влажные. Я зажмурилась. Что ж, больше меня, наверное, никогда не взволнует портрет Джоконды. В картинах любимого Мартином Чюрлениса я увижу только бессмысленную “комбинацию светотеней”. Музыка Моцарта и Бетховена покажется мне бесполезными “комбинациями вибраций воздуха”, а книги Короткевича — абсурдными и излишне сентиментальными. Я никогда не осуществлю того, о чем мечтала, не будет картин, которые виделись в мечтах. Я исчезну… Я исчезаю… Боже милосердный, пожалей мою грешную душу… Откуда-то в памяти всплыли слова молитвы — наверно, слышанной от бабушки… Я молилась первый раз в жизни — и в первый раз поняла великий смысл этого таинства. Мне казалось, что каждое слово молитвы взлетает вверх, как светящийся шар, наполненный отчаянной надеждой, и, взлетая, он тянет меня за собой из бездны…

Слезы катились из-под век. И теперь не только жалость к себе овладела мною — невольно злость и гнев на окружающих меня существ тоже сменились жалостью: когда-то они были такими, какой была я!

Вдруг тишину нарушили удивленно-злой шепот и возгласы разочарования. Существа расступились, я открыла глаза и сквозь радужную призму слез снова увидела над собой серый потолок.

— Он же обещал!

— Почему ее не подготовили? Они должны были приглашать на подготовленного человека!

— Как тут подключаться — повсюду соскальзываешь. Это издевательство!

Я не могла приподняться и посмотреть на них. Но узнавала некоторых по голосам.

— Я поручил вам подготовить ее. Почему не сделали? — это говорил директор.

— Она была почти готова! — это обиженная Биргита Эдуардовна. — Вы же знаете, мы не могли ждать! Запасной экземпляр вконец испортился, проклятая библиотекарша оказалась инфарктницей. А брать кого-то более нормального — у него и запас энергии нормальный, даже на одного не хватит. Брать нескольких нет смысла — все равно открывается только один канал!

Собрание злобно заквакало.

— Что же нам теперь делать? — незнакомый издевательский голос. — Мы съехались со всего города, мы не можем ждать.

— Не можем! Не можем! — заголосили вокруг.

— Ти-хо, ти-хо, мы что-нибудь придумаем. В конце концов, и такой случай у нас уже был, — успокоил всех директор.

Меня отвязали от холодного гранита.

Я села. Присутствующие возбужденно ходили по залу, посматривая на меня. Женщины и мужчины, старые и молодые, одетые модно и не очень — их просто распирало от неутоленного желания. Некоторые протягивали в мою сторону руки и со стоном-кваканьем опускали их, словно вокруг меня была невидимая стена.

Двери в конце зала открывались и закрывались, существа выходили и входили, что-то очевидно готовилось. Товарищ Римант, надутый и важный, стоял поодаль в окружении нескольких подчиненных. Время от времени к нему, переваливаясь, как утка, подходила за распоряжениями секретарша.

Но вот хождения прекратились, голоса умолкли. Меня заставили встать и повернуться лицом к двери. И в эту дверь вошел… Мартин.