Дети Гомункулуса

Секретарша была на месте. Увидев ее, я снова почувствовала тот мистический ужас, который овладел мною на костельной стене. Снова припомнилась церемония у колодца. Секретарша глянула на меня выпуклыми глазами, и я невольно удивилась, когда услышала из ее уст не лягушачье кваканье, а человеческий голос.

— Директор в командировке.

Я попросила разрешения позвонить на свой завод. На меня посыпались доброжелательные вопросы: а зачем? Деньги кончились? Ну, давайте это исправим. Напишите заявление, что просите выдать вам сто двадцать рублей командировочных. Вот бумага.

Сто двадцать? Моя зарплата — сто пять в месяц. Кто мне даст такие деньги? Я отказалась писать заявление и все-таки попросила доступ к телефону. Странно, секретарша легко согласилась, предложила свое кресло и даже помогла отыскать в справочнике код. Более того, она вышла из приемной, чтобы не мешать! Я набрала номер отдела снабжения моего завода и энергично высказала свое возмущение. А в ответ послышалось не менее энергичное:

— Под суд хочешь? Ты выполняешь государственное задание, Будешь там, пока не выдадут детали. Молодая, бессемейная. Куда тебе торопиться? Командировочные насчитаем, сколько нужно. А пока ты обязана подчиняться местному руководству.

Я положила трубку. Грустно. Увидев, что верхняя шуфлядка стола приоткрыта, я машинально потянула за ручку. А, пропадай пропадом приличия… Какие-то бумажки… Письма… Папка с надписью “Только для персонала с доступом № 1. Хранить в сейфе”. Ишь ты, какие на ней хитрые защелки… Первым было подшито послание за подписью директора моего “ящика”. Видимо, потому папка и не лежала в сейфе, что секретарша оформляла бумаги. Ну, что ж, воспользуемся случаем…

Через несколько минут я уже нервно расспрашивала служащих в вестибюле главного корпуса, как пройти в библиотеку. Мне нужно было поговорить с кем-нибудь… из людей.

Библиотека для меня святое место. Надежное убежище от опостылевшей суеты. Сокровищница и так далее. Поэтому я с удовольствием ощутила знакомый с детства запах старых книг. Маленькая тихая женщина с длинным острым носом старательно переписывала в читательскую карточку названия ярких томиков фантастики. Грузный читатель в черном рабочем халате, затертом до блеска, любитель упомянутой фантастики, нетерпеливо ожидал перед деревянным барьером. Но я ждать не могла.

— Скажите, пожалуйста, вы — Ядвига Яновна?

Маленькая библиотекарша, казалось, сделалась еще меньше и ответила почти шепотом:

— Ядвига Яновна заболела. Ее не будет.

Зато грузный читатель не считал нужным деликатничать:

— Чокнулась ваша Ядвига Яновна. Шиза разыгралась. Вчера забрали в дурдом прямо из библиотеки. Я всегда говорил, что она припыленная, какую-то ерундистику сует, чтобы читали. А что мне с этих ее романов? Попробовал читать — чуть не уснул. Тут за день в цеху наломаешься, хочется хоть чего веселенького. А она лекции читает. Глупая баба. Сама от своей классики шизанулась.

Мужчина продолжал возмущаться, маленькая библиотекарша согнулась над столом так, словно хотела слиться с его деревянной поверхностью. А я двинулась прочь. Прочь, прочь…

10

Я стояла перед киоском “Союзпечати” и разглядывала обложки периодических изданий. В голове, как заведенные, крутились холодные формулировки из прочитанного письма: “ Согласно договору от такого числа такого-то года… посылается человек… отличные духовные и физические качества… Передается в полное распоряжение… Срок использования — не более двух недель. Надлежит вернуть в псевдоживом виде не позже одиннадцатого апреля. Мнемоническая анестезия обязательна”. Подпись директора моего завода и начальницы отдела снабжения. Печати, штампы, регистрационные номера.

Мнемоническая анестезия… Это, видимо, искусственная амнезия — утрата памяти. А что значит “псевдоживой вид”?

Десять минут третьего… Пятнадцать… Мартин не похож на тех, кто опаздывает. Половина третьего. Сорок минут. Ждать, очевидно, не имело смысла. Скорей в костел Святого Юрия.

Костел подпирал небо, как ржавый нож. Из его дверей быстрым шагом вышли две знакомые мне личности. Этого мужчину в шляпе и сером пальто я видела, когда он записывал результаты измерений в оскверненном костеле. А тот, усатый, просвещал меня насчет отца Петера и моей комсомольской несознательности. Если они тут, значит — все повторяется?

Проклятый город. Я стояла перед дверями костела и не решалась войти. Я была уверена, что там продолжалось уже виденное мной разрушение. А Мартин…

Тяжелые двери внезапно распахнулись, и кто-то чуть не сбил меня с ног. Мартин! Я так обрадовалась, что сразу даже не заметила его волнения: казалось, от светлых волос “ежиком” летели искры, губы дрожали, руки, кажется, тоже, потому что он два раза подряд уронил свой портфель на ступеньки крыльца. Мартин быстрым шагом двинулся прочь от костела. Я бежала рядом, хотя уже чувствовала некоторую неловкость (ну как же, с моим “комплексом принцессы” бегу за парнем!). Вообще, замечает он меня или нет… Оказалось, замечает. Посреди узкой улочки Мартин резко остановился.