Дети Гомункулуса

— Мне сказали больше не приходить в костел! От меня слишком много хлопот! Я компрометирую их! Боже, Ты — видишь? Что мне делать?

Насколько я поняла из дальнейших отрывочных высказываний Мартина, встреченные мною возле костела мужчины приходили к нему как к приближенному отца Петера. Допросили Мартина, его начальство, его знакомых. Такое случалось и раньше, Поэтому начальство намекнуло, что лучше было бы для них и для самого Мартина, чтобы он временно перестал сюда приходить. Почему бы ему не окончить свою учебу в университете? А со временем, когда он убедится в истинности своего духовного призвания, может поступить в семинарию.

Мы зашли в маленькое кафе. Но чай Мартина так и стыл нетронутым. А ученик ксендза все рассказывал, как в детстве мать водила его в костел, а отец ругал ее за это. И как потом сам Мартин посмеивался над “темнотой” верующих людей. И только личное горе — смерть родителей — вновь привело его в храм. И еще огорчало моего знакомого, что отец Петер, который был авторитетом для Мартина, почему-то сомневался, что его ученику по силам призвание священнослужителя.

— Он говорил, что я слишком страстен, — с горечью говорил Мартин. — Что я… как это… эмоциональный. И мне… лучше было бы реализовать себя духовно, не уходя от светской жизни. Например, изучать и сохранять фольклор своего народа, что я и собирался делать.

Эмоциональный? Что ж, теперь я могла в это поверить.

Лучшее средство отвлечь внимание человека от его проблем — предложить ему другие проблемы. Поэтому я решительно прервала монолог Мартина и рассказала про события на заводе. Средство оказалось действенным — Мартин сейчас же переключился на мои неприятности.

— Вика, вы должны отсюда уехать.

— Без деталей?

— Да забудьте вы про свое “командировочное задание”! Хотите оказаться в «псевдоживом состоянии»? Сейчас же пойдем на вокзал! А на работе напишете объяснительную, что поставщики сорвали выполнение заказа. Вы же не обязаны заключать договора и “выбивать” детали — вы всего лишь курьер!

Наверно, это непроглядный туман навеял на меня такую безысходность. Действительно, сяду на поезд — и все! Завтра буду дома. И забуду командировку к несуществующему Морю, как страшный сон.

— Только зайдем в гостиницу. Вещей мало, мелочи, но все-таки жаль их оставлять.

С серого неба посыпался мокрый снег. Мы шагали сквозь эту противную слякоть, которая хлюпала под ногами, и казалось, что нет конца мокроте и серости, но мы были вдвоем. Я почувствовала, как Мартин сжал мой локоть, и почему-то поверила, что все будет хорошо.

Мартин остался ждать внизу. Я взяла у администраторши ключ и бегом направилась в номер. Так, вот моя сумка. Пижама, зубная щетка, паста, мыльница, полотенце, тапки, роман Короткевича… Кажется, ничего не забыла. Есть такая примета: если где-то забудешь вещь, обязательно туда вернешься. Боже упаси еще раз попасть в этот город! Я наклонилась, чтобы заглянуть под кровать, — не осталось ли там чего-нибудь моего. В это мгновение дверь комнаты заскрипела, и я увидела перед собой запачканные грязью женские замшевые сапоги на высоких каблуках. Сапоги, безусловно, находились на чьих-то ногах. Я приподнялась, чтобы поздороваться с их обладательницей, но рассмотреть ее не успела. Что-то кольнуло меня в предплечье, и свет померк.

11

В детстве мы играли в “заколдованную принцессу” — в пионерском лагере или в больничной палате, там, где было с десяток девчонок и наступало подходящее для игры сумеречное время. Одна из девочек садилась на стул, складывала руки перед собой, как на парте, и опускала на них лицо. Остальные девочки по одной подходили к “принцессе”, клали ладони ей на голову и говорили:

— Принцесса умерла.

— Ее нужно хоронить.

— Кто ее похоронит?

— Пусть ее черти хоронят.

После этого участницы игры все вместе пытались поднять “принцессу” вытянутыми указательными пальцами. Если бы ритуал удался, тело “принцессы" стало бы невесомым, парило в воздухе.

На самом деле такого результата не добивался никто. Потому что главным было — не рассмеяться. Но страшноватая игра всегда вызывала нервный смех у играющих, и все кончалось тем, что “принцесса” с хохотом падала на кровать.

Меня из-за хрупкого телосложения часто выбирали на роль “принцессы”. И я никогда не забуду своего жуткого состояния во время игры. Почему-то голоса говорящих доносятся как сквозь вату, смысл слов как бы ускользает от тебя. Голова начинает кружиться, ты понимаешь, что вот-вот провалишься в бездну… И только смех, спасительный смех возвращает тебя на землю, на казенную постель.

Я очнулась… Комната, в которой я находилась, напоминала приемный покой больницы. Первое, что я увидела, — высокий серый потолок с люминесцентной лампой. Затем — стены, окрашенные грязно-зеленой масляной краской, высокое окно, также замазанное до половины краской, над дверями лампочка в железной сетке… Пахнет хлоркой…