Дети Гомункулуса

— Отец Петер хотел привлечь внимание мирового сообщества к нашей беде, чтобы заставить власти лечить людей. Из одной страны прислали лекарства — а они, эти… снова объявили, что ничего страшного не происходит, что все слухи про катастрофу — не более чем провокация. Дело в том, что в городе слишком много существ, которые ненавидят все естественное, красивое и молодое, способное жить и развиваться.

Теперь глаза Мартина сверкали стальным блеском, светлые волосы, стриженные “ежиком”, словно искрились… Средневековый монах-инквизитор. Слова про мировое сообщество вызвали зловещие ассоциации: Ватикан, ЦРУ, провокация… Ничего удивительного. Еще недавно в нашем бюро рассказывали, что в главный универмаг моего родного города поступили в продажу джинсы из какой-то капиталистической страны, а в швах тех джинсов якобы нашли ленточки, пропитанные бациллами то ли чумы, то ли сибирской язвы. И не успели слухи умолкнуть, как во время очередного распределения дефицита на “ящике” в наш отдел принесли несколько пар супермодных кроссовок из коричневой замши. Мы принялись за примерку, и в каждой кроссовке нашли полотняный мешочек, набитый подозрительными полупрозрачными шариками. Долго гадали, что это такое, филателистическим пинцетом доставали шарики из мешочков, экспериментировали с ними, как подсказывало воображение… В конце концов дефицит вместе с подозрительным содержимым оказался сложенным в одну кучу, и кто-то стал искать телефон санэпидемстанции. К счастью, в комнату зашел сотрудник из соседнего отдела и объяснил, что в таинственных мешочках — обыкновенный поглотитель влаги, который в цивилизованных странах кладут в каждую коробку с обувью. Мы долго смеялись. Но я уверена, что у некоторых все-таки осталось в душе сомнение по поводу безобидных шариков. Во всяком случае, я обработала купленные кроссовки изнутри медицинским спиртом, прежде чем надеть их на ноги…

Я внимательно посмотрела на нового знакомого. Из рукавов черного балахона высовывались манжеты фланелевой рубашки в клеточку. Портфель, видимо, принадлежал еще Мартиновым предкам, а ботинки имели такой обшарпанный вид, что подозрение в финансировании их обладателя секретными службами как-то сразу отпадало.

— А при чем тут колодец возле костела и все эти сказки? — спросила я.

— Несколько веков назад в городе произошло то же, что и четыре года назад — какой-то неудачный эксперимент вызвал катастрофу. Не знаю, чему верить, но точно известно одно: после отъезда чернокнижника Твардовского в нашем городе началось что-то вроде эпидемии. Я бы это назвал — паразитирование на духовной энергии.

Может быть, я и посмеялась бы над тем, что услышала, если бы… если бы не смеркалось, не стлался вокруг унылый туман, если бы не стучался дождь в обитую жестью крышу беседки, если бы не были лица редких прохожих такими бледными и отечными, словно отраженными в лужах.

— Болезни духа более заразные и живучие, чем физические, — продолжал Мартин. — Это — как черная дыра в человеке, которая требует заполнения… И люди, точнее, бывшие люди, вынуждены поглощать духовную энергию других. Как диабетики, которые живут только инъекциями инсулина.

— Прямо какой-то город вампиров! — невольно улыбнулась я. — У вас случайно не найдется лишней связки чеснока?

— Я не шучу. Я сам наблюдал, как быстро человек перерождается, утрачивает способность любить, сочувствовать, наслаждаться красотой, отличать зло от добра. Чем большую часть его души завоевывает пустота, тем больше он напоминает автомат с единственной программой — самосохранения. На такого чеснок не подействует. Отец Петер говорил, что защита должна быть внутренней. Эти существа, как пиявки, присасываются к тем, у кого на душе есть повреждения…

— Какие?

Мартин пожал плечами.

— Ну, например, склонность к грехам. Хотя каждый христианин знает, что безгрешных людей не бывает, просто существует граница, за которую нельзя переступать. Кстати, отец Петер говорил, что за вами шел один из этих… как он их называет, гомункулусов. Отец Петер сказал, что хотя у вас есть защита, рано или поздно вас сломают. Поэтому вам нужно уехать. Беда в том, что люди перестали дорожить тем, что они — люди. Гомункулусом быть… удобно, а человеком — опасно и хлопотно. И граница между человеком, который не верит в бессмертие собственной души и ее Божественное начало, и бездушным существом все уже.

— А почему они боятся моря?

— Не знаю.