Дети города-героя[сборник 1974]

Однажды утром наш воспитатель Вера Никодимовна решила устроить медосмотр.

— А ну, снимайте рубахи! Подходи по одному! Володя, голову нагни! Стоишь точно каланча. Ирина, осмотри у них рубашки. Ворот, швы гляди, да повнимательней! Стой ты смирно, Володя!.. Следующий!..

На лице у Ирины Александровны появилось жалкое, беспомощное выражение. У нее руки дрожали, когда она брала мою рубашку.

— Так и есть, — ворчала Вера Никодимовна. — Вот босяки… Развели стадо… Ваня, открой окно, бросай туда рубашку!.. В могилу меня свести решили, да? Виктор, что зубы скалишь? Снимай рубаху! До чего дожили, босяки!..

Рубахи, свитера, куртки, штаны — все летело в окно. Через десять минут с этим было покончено. Мы сидели на койках в одних трусах.

Вера Никодимовна окинула нас презрительным взглядом, вытерла пот со лба и сказала:

— Я пошла. Скоро вернусь. Ирина, следи за ними. Чтоб ни-ку-да? Еще разнесут заразу!

Ирина Александровна потупила глаза. Она была совсем молоденькая и такая тоненькая, что кто-то прозвал ее Рюмочкой.

— Поняли? Сидеть на местах, пока не приду!

Ну, а куда мы денемся? В одних-то трусах…

Хлопнула дверь. Витька сказал:

— Ирина Александровна, если вам скучно, идите к себе…

— Спасибо, мальчики, — обрадовалась Ирина Александровна.

С улицы донесся могучий бас Веры Никодимовны:

— Нет, Паша, нет! Не могу! (Это бригадирша за нами пришла — почему на работу не выходим.) Нет, Паша, сегодня не пойдем. (Пауза.) Завтра, Паша, завтра. Двойную норму сделаем…

Мы дружно взвыли.

Вера Никодимовна вернулась через час. Она распахнула дверь и приказала:

— Выходи на улицу!

— Штаны отдайте, — робко сказал кто-то.

— Никаких штанов. Марш на улицу!

Впервые мы видели нашу Никодимовну такой. Поеживаясь, вышли на двор. День был сумрачный, ветреный. На дороге стояла телега, запряженная мохнатой лошаденкой. Лошаденка мирно щипала траву. На телеге сидел солдат и курил цигарку.

— Сложить барахло на телегу! — распоряжалась Вера Никодимовна. — Живо! Одна нога здесь — другая там! Рубахи, одеяла — ничего не оставлять! Всю заразу тащи́те!

Мы забегали как угорелые, жарко стало. Скоро на телеге выросла гора тряпок — будто у старьевщика в лавке.

— Иван, садись на телегу, держи вещи, чтобы не упали. Остальные — строиться!

— Я тоже хочу на телегу!

— И я!

— И я!

— Разговорчики! Сказано, строиться!

Мы построились. Ванька победно улыбался, сидя на вершине одежной горы. Солдат тронул свою лошаденку.

— Шагом марш! — скомандовала Вера Никодимовна. — Направо! Прямо!..

Так мы и пошли вдоль поселка в одних трусах. Хорошо, время рабочее — все в поле. Только редкие собачонки глядели из-под заборов, провожали нас нервным лаем. Время от времени Вера Никодимовна кричала: «Бегом марш!» — и мы бежали, пока не становилось жарко. Впереди по булыжникам гремела телега, и Ванька орал:

— «Синенький скаромный палаточик!..»

В лощине за поселком стояла воинская часть. Часовой с винтовкой встретил нас как старых знакомых:

— Милости просим!

Вера Никодимовна махнула рукой: проходите! Лицо у нее было такое: скажи что-нибудь поперек — не сдобровать!

Мы шагали мимо складов, мимо палаток, парусиновых и фанерных, мимо строевого плаца, мимо полевой кухни — оттуда тянуло чем-то вкусным, мимо зачехленных пушек. Из палаток выскакивали бойцы, командиры. Повар в белом колпаке выбежал навстречу. Даже взвод на плацу нарушил равнение. Все глядели на нас.

— Ну, цирк!

— Откуда такие?

— Пополнение пришло!

— Теперь Гитлеру каюк…

— Взводный у вас больно сердитый…

Мы шли сквозь строй опустив головы. Даже Витька Некрасов и тот скис. Только Вера Никодимовна шагала глядя прямо перед собой и, казалось, не замечала ничего вокруг.

— Стой!

Остановились около бревенчатой баньки. Из трубы курился дымок. Распахнулась дверь, и на пороге появился усатый старшина в гимнастерке без пояса и босиком. Прищурясь, он оглядел нас:

— Здравствуйте, хлопчики!

Мы нестройно ответили.

— Будьте добреньки пройти за мной, хлопчики, — сказал старшина.

В тесном предбаннике пахло березовым веником и чистой доской.

— Скидавайте, скидавайте, хлопчики, не стесняйтесь…

Мы разделись и стояли переминаясь с ноги на ногу.

— Что ж вы, хлопчики, ёки-маки, в бане живете, а шпиёнов развели?

Это была правда. Мы действительно жили в бане, а наши воспитатели в предбаннике. Но разве мы виноваты, что единственным свободным домом, в котором нас могли поселить, оказалась старая баня?

И потом — печки в этой бане не было. Кто-то разобрал ее на кирпичи еще до нашего приезда.

Мы стояли потупясь. Ужасно глупое положение, когда стоишь голый, а тебе читают нотацию. В буквальном смысле спрятаться некуда.

— А теперь в мыльню, пожалуйста, — сказал старшина. — Воды немного, так что… Мочалки, мыло — все там.

Он вышел на улицу.

Славная была та баня! Дыхание сперло, глаза щипало от дыма, в котором мы друг друга еле видели, а голоса наши гудели, как в железной трубе. Мы хохотали, пели, орали, обливались водой и все-таки ухитрились помыться.

В предбаннике грудой была свалена наша одежда. От нее шел горячий больничный запах.

— Чуете? — сказал Ванька. — Дезинфекция…