Дети города-героя[сборник 1974]

Он обвел глазами баню. Наступила неловкая пауза. Под койками громоздились мешки с овощами, а вокруг царила такая грязь, такое запустение, какие бывают только перед отъездом, да еще оттуда, куда люди не собираются возвращаться.

— Домой торо́питесь, — вздохнул однорукий, — понятно… В школу пора. Да и сколько можно… — Он помолчал и добавил: — Дело вот какое. На днях ожидаются сильные заморозки. А картошку не всю вывезли. Да и капусту пора убирать. С фабрики сейчас никого снять не можем. Срочный военный заказ.

— Чего агитировать, — сказал Ванька, — не маленькие. Покажьте лучше документы.

— Что? — Однорукий посмотрел на Ваньку, хотел усмехнуться, но встретил угрюмые Ванькины глаза. Тогда перевел взгляд на Веру Никодимовну. Та пожала плечами.

Однорукий покачал головой, полез в карман гимнастерки, достал маленькое удостоверение в синем коленкоре, протянул Ваньке.

— Милентьев Николай Павлович, — прочел Ванька вслух. — Кем работаете?

— А ты читай дальше. Там написано. Председатель фабкома я.

Ванька еще некоторое время крутил в руках удостоверение, шевелил губами, а все молчали, словно ждали — как он решит.

По правде говоря, так оно и было. Когда Ванька сказал: «Я согласен, остаюсь…», я уже знал, что и моя судьба решена. И злился на Ваньку: по каким таким непонятным мне законам я от него завишу?..

Я сыт по горло грязью, слякотью, ветром, дождем, холодом, тяпкой, лопатой и горбатым полем. Сапоги мои… Э, да что там… А я уже считал: три дня, два, один…

Председатель фабкома радостно кивнул Ваньке и посмотрел на Витьку Некрасова — тот сидел рядом.

— А медаль дадите? — спросил Витька.

— Дадим! — улыбнулся председатель и ударил ладонью по колену. Да он совсем молодой, этот председатель, совсем еще парень!

— Ну вот, Паша, — обернулся он к бригадирше, — а ты говорила…

Бригадирша сидела в углу, сцепив руки на коленях. Она кивнула на наши запасы:

— Во кулаки. Гляди, сколько натаскали.

Председатель махнул рукой:

— Да брось ты, Паша! Они премию заслужили…

Володька встал:

— Остаюсь.

Теперь Женькина очередь. Потом моя. Если бы кто знал, как я хочу домой, к маме!

Женька тянул волынку. Под Женькиной койкой в ряд стояли стеклянные банки с грибами. Женька все лето мариновал грибы и делал аккуратные наклейки: рисовал грибы, писал число, месяц… Как ему не терпелось похвастаться дома своими грибами!..

Женька что-то промямлил.

— Не понял, — сказал председатель.

— Да я как все, — вяло сказал Женька.

— Мы ведь никого не заставляем, мы только просим, — сказал председатель.

Теперь все смотрели на меня. Я встал и хотел сказать громко, но голос мой сорвался, и я пропищал:

— Остаюсь!..

Все расхохотались. Я стоял красный. Одно слово сказать не сумел! Одно слово! И я повторил, нарочно грубым, твердым голосом:

— Остаюсь.

А они хохочут. Тут я увидел, что все смотрят на мои ноги. Я тоже посмотрел на свои ноги — сапоги у меня подвязаны веревочками, чтобы подошвы не отскочили. Тут мне сразу стало легко и весело: все остаются, и я остаюсь.

— Ну, кто следующий? — спросил председатель.

— ★ — Самый счастливый…

…27 января вечером я выучила уроки и читала книгу. Вдруг по радио передали приказ Говорова.

Ленинград освобожден от блокады! От вражеских обстрелов! Я даже не могу передать, какая радость охватила меня. Два с лишним года я ждала этот день. Я много перенесла за это время. Потеряла родных, близких мне людей, знакомых. Фашисты повесили моего дядю. Моей ненависти не было конца. И вот пришло то время, когда гитлеровцы бегут. Они отступают на всех фронтах. И на Ленинградском. Ленинград салютовал доблестным воинам Красной Армии и Флота.

Я выбежала на улицу. Сердце мое замирало. От радости я даже не могла сказать ни единого слова. На глазах выступили слезы. Изо всех домов выбегали на улицу, смотрели туда, откуда доносились залпы орудий. К небу взлетали фейерверки: зеленые, красные, белые. От радости совсем незнакомые люди стали обниматься и целоваться. И так мы стояли еще долго после того, как отгремели залпы орудий. Я побежала домой. Мне хотелось петь, плясать, кричать: «Дорогие бойцы и офицеры! Спасибо вам от всего моего сердца. Бейте их, гоните! Чтобы они запомнили навек, что Ленинград был, есть и будет Советским! Что никогда русские люди не будут рабами!»

(Сочинение Л. Овчинниковой, 8-й класс 47-й школы.)

Н. Аникиева, заслуженная учительница РСФСР, бывший директор школы рабочей молодежи № 12 Василеостровского района Ученическая тетрадь

Синяя ученическая тетрадь с надписью на обложке «1942–1943 год». Мой дневник, который я вела 30 лет назад…

События и люди, как живые, встают перед глазами. Неужели мы все это пережили и остались живы? Неужели действительно были такими героями наши мальчики и девочки? Где они теперь, юные ленинградцы, которые, не зная каникул, праздников, 900 дней работали на заводах и фабриках, учились и принимали самое деятельное участие в обороне города?