Дети города-героя[сборник 1974]

Через минуту перед командиром стоял щуплый мальчишка в старой залатанной кацавейке. Переступив порог землянки, он сорвал с головы шапчонку и зажал ее в левой руке. А правую вскинул и, прикладывая ее к лохматой голове, начал рапортовать по-военному:

— Товарищ командир, дяденька командир… — Видно, не знал, как следует обращаться к начальнику.

Хомченко усмехнулся:

— Ладно. Оставайся в бригаде. И запомни — под козырек берут только при головном уборе. А без шапки к уху не прикладываются. Как звать-то?

— Женя, то есть Кухаренко Евгений Николаевич.

— Ну что ж, Евгений Николаевич, куда ж мы тебя определим?

Он посмотрел на комиссара. Николай Егорович Усов предложил:

— Пока давайте в хозвзвод, пусть подучится, а потом в разведку попробуем. К Арефьеву.

Женя от радости совсем онемел. Он мял в руках злополучную шапку, словно выжимал из нее воду, и все порывался что-то сказать, но только глотал слюну, а слова где-то застревали в горле.

Дежурный, тот самый, что привел его к комбригу, нахлобучил ему шапку на макушку и повел за собой, словно боясь, чтоб Хомченко не передумал.

— Сперва поешь, а потом уж определяться будешь.

Партизанский лагерь был в тревожном ожидании похода. Всюду готовились к дальней дороге, чистили оружие, латали сапоги. Хотя одеты были кто как, но больше всего было солдатских полушубков и гимнастерок. Бригада формировалась в основном из бойцов, попавших в окружение. Попадались в полушубках и в фетровых шляпах — учителя, бухгалтера, повара, люди совсем мирных профессий…

У костров отжигали проволоку. Она извивалась красными змейками в пламени. За ней специально ходила по заданию командира целая группа и срезала телефонные кабеля.

Женя потянул провожатого за рукав:

— Дядь, а зачем они ее раскаляют?

— Чтоб мягкая была, плоты связывать. Рек-то впереди не пересчитать. Немцы нам теплоходов не подадут. А по воде пешком только Иисус Христос ходил, да и то врут все попы. Ну, а партизанам надо самим плавсредства добывать.

Костры освещали лагерь тревожным мерцанием. Великая сила — огонь. Он и враг, и друг людям. Согревает, освещает. Без костров темным и жутким был бы зимний лес. Женины братишки сгорели в избе… Фашисты подожгли ее. Рассказывали потом, что шестилетний Олежка плакал и просил солдата в черной каске:

— Дяденька, не надо, дяденька, не надо…

Женя зажмурился и застонал от боли. Если бы он там только был. Он бы убил того фашиста, защитил бы малышей. Может, попадется ему еще тот самый. Эх, узнать бы, какой он. Теперь-то уж он им отомстит. Теперь он боец, партизан. Хватит, поревел от бессилия. Женя вспомнил фашистского летчика, его муравьиную голову, затянутую в кожаный шлем. Как он лениво выбирал себе жертву, направляя самолет на колонну беженцев. Все бегут. Матери на детей падают, чтобы прикрыть их своим телом… Нет, теперь уж этого не будет. Теперь фашисты получат за все. Он будет мстить до последнего, как тот комбат, о котором Женя часто вспоминал.

Это было в самом начале войны. На околице деревни стояла артиллерийская батарея. Со всех сторон ее окружили фашисты.

Но с какой-то исступленной яростью артиллеристы, с перевязанными кое-как ранами, посылали снаряд за снарядом, уже отлично понимая, что живыми им не вырваться. Наконец остался всего один. В петлице изодранной гимнастерки, как капля крови, блестела рубиновая «шпала». Это был командир. Гитлеровцы орали уже где-то совсем рядом. И тогда комбат крепко выругался, поднял пистолет и выстрелил себе в висок. Он качнулся, но не упал, а, привалившись к орудию, остался стоять лицом к врагу. Тяжелый пистолет скользнул из мертвой руки в опаленную боем траву.

Так и стоял комбат перед глазами деревенских мальчишек, убитый, но непобежденный. О нем-то и вспоминал Женя Кухаренко.

— А вон твое начальство будущее, смотри. — Дежурный показал на костер, где кружком сидели молодые партизаны. То и дело оттуда слышался смех. Видно, рассказывали что-то очень интересное. Высокий, стройный лейтенант, туго затянутый ремнями, с пышными волосами, был в центре. Это и был Арефьев Михаил Осипович — помощник командира бригады по разведке. Нового бойца дежурный подвел к нему.

Арефьев внимательно оглядел Женю, прищурившись, заложив руки за ремень, чуть покачиваясь с пятки на носок.

— Так ты, значит, из Ленинграда? Хороший город. — Он задумался на минуту. — В музее Суворова бывал?

— Не успел.

— Так. Жаль. А кто таков Суворов, знаешь?

Женя встрепенулся:

— Знаю, он через Альпы переходил.

Женя хорошо помнил виденную когда-то в «Огоньке» картину, где на переднем плане солдат, с ошалелыми глазами, придерживая треуголку, скатывается куда-то вниз, в тартарары.

— Ну, а какой основной суворовский закон?

— Не знаю.

Он действительно никогда об этом не слышал.

Женя испугался. Все, не бывать ему в разведке. В лучшем случае, в хозвзводе воевать придется, при дяде Иване. Лейтенант почувствовал, что боец Кухаренко совсем скис, и пришел на помощь.

— Ну, успеешь еще, узнаешь, не беда. И не такие дяди теряются порой. Значит, запомни для начала: первый суворовский закон для разведчика — «глазомер, быстрота, натиск». Стрелять-то умеешь?