Дети города-героя[сборник 1974]

Давно был потушен пожар. Мы отмыли свои физиономии. Перевязали свои обожженные руки. Уселись в приемном покое перед титаном. Борька сидел в стороне. На лице его трагическими полосами чернела сажа.

— Нет, я не выдержу, — повторял он.

Мы пытались найти самые мягкие, самые осторожные слова, чтобы переубедить его. Несклонный к лирике Цыган прервал наши увещевания.

— Выдержишь! Ишь, какой гусь лапчатый, возиться с ним надо. Выдержишь! Война…

Борька выдержал. Более того, он стал первым среди нас.

Мне приходилось читать о мальчишках, которые потушили пять, шесть, семь зажигалок. Мы видели Борьку в деле.

Если распределить фашистские зажигалки на всех блокадных мальчишек, то по крайней мере по одной хватило бы на каждого, Борька поработал за десятерых.

Месяца через два немцы перестали скидывать на город зажигательные бомбы. Поняли: бессмысленно. А мы при встрече с Борькой шутили:

— А ты не знаешь, это из-за тебя фрицы перестали бросать зажигалки?

…Уже в армии я получал письма от Борьки-младшего. Последнее письмо пришло в конце сорок третьего. До полного снятия блокады оставались считанные дни. Потом я попал в госпиталь, и переписка прервалась.

Победной весной я встретил в Ленинграде его мать.

Существовал такой неписаный закон. Человек, долго не приезжавший в военный Ленинград, встретив родителей своего друга, первым не начинал разговор о нем. Но я-то знал, что Борька был жив и здоров, когда город уже не стал фронтом. И я спросил…

Борька погиб в самый последний обстрел.

По мудрым законам памяти давние события сжимаются во времени. Исчезают многие дни, а годы просматриваются, как осенняя роща в первый морозный, ясный день. Но как бы ни сжималось время в нашей памяти, я думаю, какая она была долгая, эта война. Встречали ее мальчишками, а завершали бывалыми солдатами.

Если бы моих друзей с Восстания, 15, удалось собрать вместе, я попросил бы разрешения прочитать стихи, посвященные им. Эти стихи писались давно и начинались так:

Мы не очень знали математику.
Физика была как темный лес.
Но вошла к нам в детство автоматика
Грозным автоматом ППС.

Увы, стихи эти опоздали к своим главным адресатам даже тогда, в сорок пятом победном году.

Впрочем, отсутствие серьезных познаний в области математики и баллистики не помешало одному из нас приступить к разработке проекта новых зенитных снарядов. С этим проектом Мишка ходил на Марсово поле к командиру зенитной батареи. Несмотря на слабость технических доказательств, идея была верна. И состояла в следующем: снаряд, вылетая из ствола, должен самовзрываться на заданной высоте. Мишку похвалили за самостоятельность мышления и огорчили, наглядно продемонстрировав осуществленную идею. На его глазах, на большой высоте, сбили «юнкерс».

Прикинув, что на новое изобретение потребуется слишком много времени, Мишка решил помочь армии личным участием в боях.

Фамилия у Мишки была занятная — Топа́й. Ударение ребята изменили, и превратился Мишка Топа́й в Мишку-то́пай.

Обладая умом аналитическим, он смирял порывы сердца, понимая, что всякое серьезное дело требует серьезной подготовки. Прежде всего он, незаметно для взрослых, урезал свою хлебную норму и сушил сухари. В сентябре это было еще возможно, тем более при наличии крепкой воли. Затем он уговорил единственного оставшегося в нашем доме малыша, Алешку Курочкина, поменяться: марки на бинокль.

Алешка, несмотря на свой семилетний возраст, был человек хозяйственный — хорошо знал цену трудовой копейке. Жили они с братом у тетки. Тетка была подсобницей в железнодорожных мастерских. Часто работала по две смены. Братья сами готовили обед. И никогда у них ничего не подгорало, не выкипало, а тарелки не прыгали на пол.

Алешка марки не собирал. Алешка собирал металлолом, сдавал его в утиль. На вырученные деньги купил тетради, букварь и большую коробку цветных карандашей. Осталось купить самое главное — портфель. Портфель подарили. Но все это оказалось ненужным — пришла война.

Конечно, марки были красивые. На них расправляли паруса испанские фрегаты, плясали у костра индейцы, шли к водопою тигры, загадочно улыбались сфинксы. Но в военное время…

Алешка склонялся к отказу. И тут Мишка-то́пай под величайшим секретом открыл свою тайну. Обмен совершился. У бинокля, правда, не хватало одной линзы. Но его можно было использовать как подзорную трубу. Нарядную золотистую поверхность бинокля Мишка перекрасил в черный цвет.

Первый его поход завершился в Колпине. Расстояние, может быть, и не ахти какое, но пришлось-то идти не по дорогам. На них бы его сразу заметили и вернули в тыл.

Отодвинули осуществление Мишкиных планов не наши патрули, а «мессершмитт». Он погнался за Мишкой, заставил его свалиться в канаву. Пулеметная очередь расковыряла землю у самого носа. Когда фашист улетел, Мишка долго не мог встать. Не только от страха. Прыгая в канаву, он разбил колено.

Женщины, копавшие неподалеку противотанковый ров, перевязали ногу, накормили обедом.