– И что мне теперь с этим делать? Я не хочу всю жизнь!.. – На последнем слове голос Дайма позорно сломался.
– Спокойствие, мой мальчик. Не волнуйся так.
– Не волноваться? Жерар, ты должен что-то с этим сделать! Я хочу внуков!
– Должен. Но не могу. Это же не я тут – всемогущий повелитель вселенной. – Светлейший демонстративно откинулся на подушки и взялся за кальян. – Повелевай, Элиас. Пусть отвалится по твоему приказу.
Император снова выругался, а Дайм так сжал мундштук, что тот потрескался и рассыпался крошкой.
– Светлейший. Вы что-то недоговариваете.
– А надо ли договаривать, Дайм, мальчик мой? Ты все прекрасно понял. Избавиться от печати можешь только ты сам, потому что она давно уже стала частью тебя.
– Как?..
– Ты сам знаешь, как.
– Хм. Действительно, Жерар прав. Ты – светлый шер второй… ладно, к чему врать, первой категории. Ты отлично крутил интриги, не спрашивая совета. Так что справишься.
– Я тоже думаю, что Дайм справится.
Дайм молча переводил взгляд с одного на другого, и до него постепенно доходило: эти двое не шутят. Легкого пути нет, не было и не будет.
– Но вы обещали… жениться… – сказал он и сам же поморщился, настолько глупо и по-детски это прозвучало.
Два старых интригана переглянулись, синхронно кивнули, и его всемогущество милостиво улыбнулся:
– Мы разрешаем тебе жениться, Дамиен. На ком ты захочешь, хоть на принцессе Шуалейде.
– Просто организовать все придется тебе самому. Ты справишься, мой мальчик, я в тебе уверен.
– И не забудь, ты обещал не убивать братьев.
– Реши дело миром, Дайм. И тогда я со спокойной душой оставлю Магбезопасность тебе. Я давно уже хочу полностью посвятить себя науке и преподаванию.
– Ну, вот мы все и уладили. Иди отдыхай, Дамиен, а завтра отправляйся в Ирсиду, приструни герцогов и разберись с потоком контрабанды. А по дороге можешь заглянуть в Валанту.
– Так уж и быть, мы оттянем брак Люкреса на два-три месяца, но на большее не рассчитывай.
– А теперь ступай, сын мой, ступай. Мы с Жераром собираемся сыграть партию в хатранж.
Почему-то, когда за Даймом закрывалась дверь курительной, ему послышались довольные смешки. Наверное, все же послышались. Может же он сохранить хоть какие-то иллюзии на тему наличия совести у этих двоих…
«Совесть у Брайнона? Нет, никогда!»
Ага. Примерно как совесть у светлейшего шера Парьена. Нет и никогда.
Остается утешаться лишь тем, что он сам – Брайнон, а значит, избавится от проклятой печати рано или поздно.
Нет, не так.
Очень скоро Дайм избавится от проклятой печати. А Люкрес сто раз попросит о смерти.
А пока – к Бруно. Нужно хоть что-то сделать с проклятой болью при одной только мысли о Бастерхази.
Сто процентов совместимости на троих… добрые боги, зачем вам это понадобилось?
В ответ послышались смешки, подозрительно похожие на те, что только что издавали Светлейший с императором.
Глава 3
О щипаных воронах и одноглазой камбале
Ни одна революция ни разу не сделала ни один мир лучше.
Закат застал Роне лежащим на постели с мокрой тряпкой на лбу. От головной боли не помогало ничего – как ничего не помогало от тошнотворного страха, скребущегося изнутри висков, словно дюжина отборных сколопендр. Зря он думал, что дважды заглянув в Бездну, на третий раз не испугается. Ничего подобного. Ни когда он вырезал собственное сердце, ни когда умирал вместе с Даймом у позорного столба – он не боялся. Не до того было. А на этот раз, сдохнув в чужом теле от вульгарного сердечного приступа – перепугался до дрожи в коленках. Если, конечно же, у бесплотного духа могут быть коленки.
– Еще как могут, – проворчал Ману, присаживаясь на край кровати и кладя Роне на лоб холодную ладонь.
Судя по тому, что под ним, бесплотным духом, матрас прогнулся – он был прав. Да и артефактное сердце Роне вело себя совершенно не так, как должен себя вести мертвый кусок звездного серебра. Ну не может артефактное сердце биться так быстро и неровно, не может сжиматься в панике и болеть! Не мо-жет!
Однако в траве оно видело все «может» и «не может».
– Ты сумасшедший шисов дысс, Ястреб. К тому же тупой, как тролль.
– Сам ты тролль, – устало отозвался Роне вместо того, чтобы поблагодарить Хиссово отродье: его прикосновение облегчило боль и почти успокоило обезумевший артефакт.
– Да я и не спорю. Был бы умным, сидел бы себе в Сашмире, нянчил правнуков и пописывал стишата. Джетта любила слушать мои стихи. – В голосе Ману прозвучала такая отчаянная тоска, что Роне невольно ему посочувствовал. – Только конченый дурак пытается переделывать мир. Запомни, Ястреб. Ни одна революция не сделала ни один мир лучше.
– Плевал я на все революции во всех мирах. Я хочу свой замок за высокой стеной, два десятка правнуков и… – Роне замолк, потому что от увиденной картины в горле встал ком.