— Ты же хотела взять зверушку. — Эрке снова совал в руки что-то ненужное и уговаривал, словно маленькую. — И артефакт, Шу! Возьми ларец.
Шу не хотела отвлекаться — голоса мешали слушать чудесные мелодии дождей и самумов, любоваться строгими линиями цунами и росчерками гроз. Но друзья были так настойчивы! Шу не хотела их обижать.
— Давай, спасибо. — Постаравшись улыбнуться, она взяла у Эрке мешок. — Пора.
— Не сейчас, Шу! Подожди, там опасно! — Светлый не пускал ее. — Дайм просил не выходить до половины десятого, ты же обещала!
Любимое имя на миг вырвало Шу из объятий штормовой грезы. Обеспокоенные лица друзей выплыли из облачной круговерти, а колба в руках Баль обожгла глаза сиянием Света.
— О, чуть не забыла!
Шу осторожно, как величайшую драгоценность, взяла заключенную в стекло кровь мага. Почудилось, что в сосуде мифический эликсир бессмертия, густой и сладкий допьяна. Стоит лишь отпить глоток, и вся сила и жизнь Дайма перельются в нее…
Внезапное понимание, что за сокровище доверил ей любимый, окатило ледяной волной ясности. Наваждение Источника отступило. Но осталось тиканье часов: обещала, обещала! И осознание опасности.
Готова. Шагнуть за край. Рискнуть — жизнью, рассудком и душой.
Колба в ладонях пульсировала теплом живого сердца, шкатулка в мешке источала еле уловимые миазмы тлена, секундная стрелка отщелкивала последний круг. Дверь из комнаты светилась последней, призрачной, уже ненужной защитой. А за дверью…
За край, за край, — пробили часы.
И Шу шагнула за порог.
Следующего шага она не помнила — или следующей сотни шагов. А может, она и не шла вовсе, а летела рассветной дымкой сквозь нарисованные стены, обтекая бумажные фигурки людей. Опомнилась только в башне Заката, на втором этаже: свет в ладонях бился так горячо и остро, что боль проникла до самого дна, осветила дальний закоулок, где пряталась маленькая девочка по имени Шу. Алая боль смыла песчаные стены и растворила сказочных чудищ, оградивших ее от безумства реальностей, выплеснулась на белизну берега рунами: долг, дружба, любовь. Разум. Жизнь. Жгучим багрянцем под зажмуренными веками боль начертала: Дайм.
Сквозь забвение и покорность судьбе, сквозь патоку грез и сбывшейся мести она рвалась вверх, к родному голосу, зовущему: сюда, Шу! Наперерез бросались хищные тени с треугольными плавниками обид и сотнями игольчатых зубов страха. Десятки глаз стыдили, десятки голосов укоряли и грозили — липкими щупальцами тянули обратно, ко дну покоя и уютного незнания. Но Шу не останавливалась. Она рвала паутину наваждений в стремлении вспомнить, осознать себя…
Она открыла глаза, вздохнула — глубоко, со всхлипом. Вокруг вихрились лиловые, синие и белые потоки. Словно художник налил в стакан краски и размешивал — все быстрее и быстрее, так, что те почти выплескивались наружу — а Шу смотрела на красковорот со дна. Оторвавшись от завораживающей красоты, она опустила взгляд на свет в ладонях. Шепнула: «Дайм? Ты здесь?» Вместо ответа розовые блики ласково погладили ее по лицу, скользнули прочь — к мраморному диску, затем к лестнице наверх.
— Да, я помню, — уже в полный голос ответила Шу. — Сейчас, Дайм. Иду.
Источник словно ждал ее слов: вихревые потоки немного утихли и отступили. Мир с громким хрустом встал на место… или не совсем на место. Шу огляделась в попытке понять: что изменилось? Чуть ярче стали цвета или чуть вкуснее воздух? Чуть яснее переплетения вероятностей — и чуть глубже корни причин? Хотелось остановиться, всмотреться, но горячее биение в ладонях напоминало: торопись! Пока помнишь себя, сделай что должно.
Она прижала левой рукой колбу к груди, вздрогнув от удовольствия — показалось, что вместо стекла под ладонью крохотный детеныш пумы. Черный, мягкий, с шелковой шерсткой и светлой бирюзой глаз. Он урчал и ластился, обещая не выпускать острые когти, пока Шу не забывается. Она забеспокоилась, уловив страх звереныша. Потянулась мысленно к Дайму: где ты? как ты? Но зубки тут же вцепились в руку: не отвлекайся!
— Как скажешь, светлый учитель, — шепнула в настороженные черные уши и улыбнулась.
Еще один глубокий вздох… От ног до макушки пробежала волна холодных, щекотных иголок: синий поток отделился от бешеной круговерти, протек по полу, мягко обвился вокруг лодыжек, влился в нее. Совсем чуть, словно пробуя и предлагая.
— Хочешь поиграть? — спросила Шу.
— Поиграть! — радостно откликнулся Источник, обсыпая ее разноцветными искрами с запахом фейской груши. — Играть, хочу играть!
— Давай поиграем. Вот с этим камешком, — она указала на диск опалового мрамора, принесенный гномами. — Можешь поднять?
Водный поток взвился смерчем, протанцевал к диску и подкинул его под потолок, словно фонтан — сухой лист.
— А на последний этаж?