Дети, играющие в прятки на траве. Легендарь

— Вы мне не верите, — сказал он горько. — Ваше дело… Но я правду говорю! Я очень много изобрел такого, что всех этих биксов и их прихвостней пускай и не в тупик загнало, но, по крайней мере, сильно осложнило им существование.

— Я знаю, знаю, — повторила Ника ровным голосом, в котором не было ни похвалы, ни порицанья — просто констатация чего-то, безразличного ей с самого начала… — Я не стала бы пускать в дом человека, если бы о нем не знала ровным счетом ничего. Я по-другому не могу. Вы понимаете?

— Откуда, — глянул исподлобья Питирим, — откуда эти сведения?

— Люди говорят, — вздохнула Ника. — Слухи вещь отчаянная, злая… И потом: мы не настолько уж отрезаны от мира, как вам представляется. Да я уже об этом говорила! Видите, вон там, в шкафу, на верхней полке, спрятан мини-информатор. Это, разумеется, не центр глобальной связи, не глюонный голокомп, который так привычен вам, и все же… Кое-что мы узнаем.

— Что ж, очень мило. Старина и все такое… Только… Левер сам был как преступник, нравственный преступник! — горячо воскликнул Питирим.

Глаза у Ники странно округлились, брови, дрогнув, поползли наверх…

— Но… почему вы так решили? — тихим голосом спросила Ника. Даже как-то осторожно, словно бы боясь разбередить еще не затянувшуюся рану… Мои нервы бережет, отметил с удовлетвореньем Питирим, ну, и спасибо, коли так. Однако, черт возьми, она ведь даже не спросила, кто он, этот Левер! Почему я вдруг о нем заговорил… Быть может, догадалась и логически связала прежние мои слова и это имя? Что же, следует признать, что с проницательностью у нее — порядок…

— Он мне рассказывал, не раз, — небрежно отозвался Питирим. — И что сбежал откуда-то — тайком, как вор; и что ни в чем святого он не видит: ни в борьбе, ни в идеалах, ни в науке, ни в любви… Потерянный, по сути, человек. Изгой. И польза от него была ничтожна, хотя знаниями он располагал большими, грех такое отрицать. Нод ля чего они, к чему? Все как-то бессистемно, бестолково… Я сказал бы, эдакий панический сбор информации, когда осмыслить удается только часть — и то не к выгоде себе… А ведь вреда он принести мог много — встань на сторону биксов, например. Уж им бы эти знания сгодились безусловно! Да и сам он мог бы что-нибудь такоененароком учудить… Натура нервная, непредсказуемая, без царя, как говорится, в голове. Мне показалось даже — с манией величия слегка. Я себя рядом с ним ужасно неуютно ощущал… Он словно постоянно издевался над существованием своим, над жизнью вообще, невольно обесценивая цели и желания тех, кто был рядом с ним… А это тяжело сносить. Так что его нелепая как будто гибель… В ней была и объективная, фатальная закономерность. Да! Он предал место, где работал, и людей, с которыми когда-то жил, в конце концов он и себя, если угодно, предал! Что же вы хотите?!

— И тогда-то вы решили выступить и судией его, и палачом? И даже неким мстителем — по отношенью к памяти его, чтоб никаких иллюзий уже впредь не возникало?!. — в голосе хозяйки дома зазвучали неожиданно отчаянные, металлические нотки. — И у вас на это было право, да?

— Ох, батюшки, ну, что вы говорите?! Чушь! — беспомощно всплеснул руками Питирим. — Вот так, наотмашь, рубите… Кто вам сказал, что я — убил?! Кто вам сказал, что я — судилего?! — срываясь, крикнул он.

— Тогда зачем же вы оправдывались столько? Так старались и в такие залезали дебри!.. Для чего его уничижали, а себя — превозносили?

— Что, нельзя уже? — оскалясь, хмыкнул Питирим. — Необходимо о себе упоминать в одном дерьмовом наклонении: мол, аз — есмь червь поганый, и прошу запомнить это?! Так, по-вашему, честней?

— Тот, кто усердно, пусть невольно, превозносит сам себя, в душе одновременно убивает остальных, — спокойно, словно и не слыша Питирима, заключила Ника и резким движением встала из кресла. — Тот, кто других уничижает, роет им в душе могилу. Даже не подозревая, что он сам ведет себя как нелюдь, лишь случайно задержавшаяся здесь, среди людей… Возможно, я и в самом деле зря вас пригласила.

— Боже мой, но ответьте наконец: зачем, зачемвы это сделали?! — вскочил за нею следом Питирим.

— Зачем… Неужто это вас и впрямь волнует? — отчужденно усмехнулась Ника.

— А еще бы нет! Конечно! Я обязан знать… Как гость — хотя бы…