Дети иллюзий

Дождавшись, когда на сцене начнётся какое-то действие, покидаю «позицию». Меня раздирают два противоположных желания: узнать, что случилось с Доном Москито и досмотреть спектакль. Я всё-таки выбираю первое, поскольку судьба друга, безусловно, важнее.

К счастью, Дон Москито оставил самую маленькую дверь в Москве открытой. Выбираюсь наружу, прохожу пустыми коридорами до зала с батальной сценой, и в фойе нос к носу сталкиваюсь с каким-то высоким мужчиной в смокинге.

– Эй, я второго нашёл! – кричит тот, завидев меня.

Мы сидим плечо к плечу на неудобной лавке в небольшом кабинете, стены которого оклеены старыми театральными афишами. В центре Че, справа Дон Москито, слева я. Состояние у меня хуже некуда. Подозреваю, что и у остальных не лучше.

– Если бы вы сорвали спектакль, – говорит нам плотный человек с седой шевелюрой, сидящий напротив нас в огромном кожаном кресле, – я бы вызвал сюда наряд милиции, и сдал бы вас им с потрохами. Но так как спектакль удалось спасти, я этого не сделаю. Театру не нужны скандалы.

Мужчина тяжело поднимает свои телеса из кресла и, опершись обеими руками на стол, продолжает:

– Вообще, то, что вы сделали, классифицируется как хулиганство, если я правильно понимаю уголовно-процессуальный кодекс. А за хулиганство, между прочим, можно и срок схлопотать! Да-да, срок! Это я в первую очередь к вам обращаюсь, молодой человек!

Дон Москито поднимает свою, до этого низко опущенную голову.

– Простите, я не знаю, что со мной произошло… – чуть не плачет он, – я правда испугался, я думал, что Серёгу сейчас по-настоящему застрелят… я завтра же пойду ко врачу, обещаю…

Мужчина с седой шевелюрой устало валится обратно в кресло:

– Лучше бросьте пить, пока не поздно! Вы же себя не контролировали, судя по всему! Как вы дальше жить собираетесь?

– Да, да, я брошу, брошу, – ноет виновник, – больше ни капли…

– Скажите спасибо Волкоевскому за то, что он вовремя сориентировался, – не унимается вошедший в раж обвинитель, – иначе бы точно спектакль бы сорвали, а это, как я уже говорил, хулиганство, и сидеть вам сейчас не здесь, а в КПЗ!

Под Волкоевским он, скорее всего, имеет в виду актёра, который играл Воланда, но уточнять не хочется.

Дверь в комнату приоткрывается, и в образовавшуюся щель просовывается голова того длинного, который поймал меня в фойе.

– Товарищ директор, уже половина, спектакль заканчивается, – скороговоркой выдаёт он, – позвать сюда кого-нибудь?

– Ни в коем случае, – шикает на него наш обвинитель, который, оказывается, не кто-нибудь, а директор театра, – самосуда тут нам ещё не хватало! Собери у этих двоих номерки, возьми в гардеробе их одежду и принеси сюда. Не хочу, чтобы они там толкались. Ну, чего смотришь, беги быстрей!

С недовольной рожей длинный делает то, что ему сказали, и быстро удаляется. Наступает пауза.

Посверлив нас глазами вволю, директор встаёт. Мы тоже поднимаемся.

– Приговор таков. Ограничимся бутылкой «Абсолюта» Волкоевскому, бутылкой «Хеннеси» мне, бутылкой водки Денису, который пошёл за вашими шмотками, ну, и бутылкой «Мартини» Женечке Столяровой, нашей дублёрше, она тоже была молодцом, опять же, восьмое марта…

Не могу поверить, что всё так просто заканчивается…

– …ну, а вас, Четвериков, я в понедельник жду здесь со всем перечисленным и с заявлением по собственному желанию. Вы у нас больше не служите. И попрошу не обижаться.

На Че страшно смотреть. Из высокого и импозантного он превратился в маленького и жалкого.

– Но, Михаил Петрович… – тихо начинает он.

– Никаких «но», – отрезает директор, – за свои поступки надо платить!

После стука в дверь появляется Денис с нашими вещами. Одеваемся. До меня только теперь доходит, что Че до сих пор во фраке и гриме. Зелёный китайский пуховик на нём смотрится более чем дико.

– Простите нас, пожалуйста, Михаил Петрович, – говорит Дон Москито.

Директор возвращается на своё место.

– Взрослеть надо, мужики! Взрослеть! А теперь все вон! Слышите, во-о-он!

Выходим из театра из какого-то бокового выхода. Денис с грохотом закрывает за нами тяжеленную с виду дверь.

– Серёж, – говорю я настолько спокойно, насколько могу, – надо поговорить.

– Надо, Валер, – отвечает он. – Даже очень.

Кабак в двух минутах ходьбы от театра, на задах улицы Селезнёвской ещё пуст. Тут до, после, а бывает, что и вместо спектаклей пьют и закусывают господа артисты, а иногда и товарищи режиссёры. Это мне давным-давно рассказал Че. Полностью название заведение звучит как «Приют комедиантов», но обычно его именуют просто «Приют».