Дети иллюзий

То, что он старше, я, разумеется, знал, но разницы в возрасте никогда не чувствовал. Даже наоборот, Че казался мне более ровесником, нежели некоторые мои знакомые погодки. Но разница всё же есть. Заключается она в недоступном мне, касательном, что ли, его отношении к жизни, которое обнаруживалось обычно с наступлением проблем и душевных кризисов. И только теперь, во время его рассказа, мне, наконец, становится несколько яснее, почему оно так.

– Считается, что от «винта» не бывает глюков, – продолжает он, – это неправда. Однажды утром, после трёх или четырёх бессонных суток, я посмотрел в окно и увидел на дереве, там, где обычно полно ворон, маленьких таких ментов, которые сидели на ветках по двое, по трое, и смотрели на меня. Вдруг один из них повернулся к соседу и громко так спросил: «Нар?», а тот, другой, в ответ также громко ответил: «Нар!». Я открыл окно. «Нар! Нар!» – хором закричали маленькие менты и замахали маленькими руками в черных перчатках. Я встал на табуретку, потом на подоконник и вышел из окна третьего этажа…

А вот дальше было самое интересное.

Не успел Че сделать в морозном воздухе и половины медленного неуклюжего сальто, как из утренней дымки образовались четыре ангела, и без усилий подхватили за руки и за ноги его тощее тело. Затем появился пятый и аккуратно приподнял двумя руками запрокинутую голову.

Одеты ангелы были в серые свитера и черные джинсы, а за их спинами равномерно хлопали сделанные из наклеенной на проволочный каркас желтоватой кальки крылья. Че сразу узнал их. Все четверо (пятого он разглядеть не мог) были в разное время покинувшие этот мир его знакомые «наркомы». Тех, кто держал ноги, он знал хорошо. Слева порхал старый торчок по кличке «Хата», не проснувшийся год назад на собственной даче в Ивантеевке, а справа – «Миша-паровоз», молодой ещё парень, склеивший ласты совсем недавно из-за ошибки «аптекаря». Кличек двоих других, держащих руки, Че не помнил, но точно знал, что где-то, когда-то варил с ними, вот только где и когда…

Лица ангелов были невероятно пусты. Че вглядывался в глаза каждого, но не смог разглядеть там ничего живого, даже крохотной, малюсенькой, микроскопической искорки. И тогда он подумал, что раз ему чудятся ангелы, которые несут его на небеса, в какой-нибудь наркоманский рай, то он, Сергей Четвериков, должно быть, уже некоторое время как мёртв. И все эти вороны-менты, ангелы-наркоманы – всё это околосмертное переживание, которое, как уверяли на уроках анатомии, должно скрасить нам последний парад. От этой мысли по его телу пошла сильная судорога, Че непроизвольно брыкнул ногами, и его левый тапок, отделившись от ступни, подлетел на пару метров верх, а затем стремительно ушёл вниз.

Че огляделся по сторонам и понял, что их композиция на самом деле движется не вверх, а вниз, к земле. От неожиданной радости он рассмеялся, и смех его отразился многократным эхом от стен рядом стоящих домов.

Он выжил. Благополучно пережил всех наркоманов-одногодков, и даже тех, кто был младше. После падения из окна третьего этажа в огромный сугроб у него в голове опять что-то переключилось, и он нашёл в себе силы вылечиться, замести следы своего пребывания в «хи-хи», то есть наркологической больнице, и в результате стать таким, каким знаю его я – Че, великим и ужасным.

– Знаешь, мне периодически кажется, что они где-то рядом. Иногда я даже их слышу. – Че разминает пальцами очередную сигарету, и табак коричневыми глистами вываливается на стол. – Только не говорите никому, ладно?

Для приличия я киваю, но это не означает моё согласие держать язык за зубами – слишком уж история странная. Скорее мой кивок можно расценить как знак понимания тяжести ситуации. Дон Москито вообще никак не реагирует – как сидел с открытым от удивления ртом, так и сидит.

Дальше Че рассказывает о том, что завязать с наркотой не просто, а очень просто. Сложно жить без неё дальше. А ещё сложнее приучить себя к мысли, что больше никогда (а в глубину этого слова лучше вообще не вглядываться), никогда не испытаешь того, что испытывал до.

– Самым страшным временем для меня были вечера и выходные, – говорит он, приставив два пальца к горлу.

Неизвестно, как сложилась бы судьба нашего героя дальше, если бы в один прекрасный день случай не занёс его в один московский театр, а точнее, в театр Российской Армии. Как-то по дороге на съёмную квартиру (своего жилья у него тогда ещё не было), обходя распластавшейся на Суворовской площади жёлтый пятиконечник, он заметил объявление о приёме на работу.

– Театру были нужны рабочие сцены: электрики, плотники, маляры, такелажники какие-то. Помню, я тогда подумал, что они все, наверное, работают и по вечерам тоже, поднялся по скользким ступенькам, дёрнул латунную ручку тяжеленной двери и оказался внутри.