Дети Индии

…С годами Мадхо и Мунмун настолько привязались друг к другу, что их привязанность можно было бы назвать любовью. Во всяком случае, всегда казалось, что Мунмун отлично понимает, что чувствует его маленький хозяин, или, во всяком случае, стремится понять; и сочувствует ему всем своим маленьким существом. Когда отец или мать ругали Мадхо и мальчик, обиженный, забивался куда-нибудь в уголок со своими книжками, Мунмун, подойдя к нему, начинал тереться боком о его спину, стараясь развлечь приятеля, а заодно, улучив момент, пожевать угол какой-либо книжки. Когда Мадхо отнимал книжку, Мунмун так выразительно смотрел на него, словно хотел сказать: «Дай же мне чуточку пожевать ее, она ведь только для этого и годится. Картинок в ней нет, только какие-то черные значки на белой бумаге. Нельзя?.. Ну ладно!.. Давай отправимся куда-нибудь подальше отсюда, где мы будем с тобой только вдвоем. Садись на меня верхом, а я, чтобы позабавить тебя, буду скакать и прыгать. Корми меня зеленой травкой. Засунув голову тебе под мышку, я буду блаженно дремать, а потом ты положишь голову мне на спину и спокойно отдохнешь». Постороннему, вероятно, был непонятен этот язык взглядов, но Мадхо и Мунмун изъяснялись на нем великолепно. Позабыв о родителях, Мадхо вместе с Мунмуном убегал со двора, и друзья весь день бродили по садам и полям. Проголодавшись, Мунмун принимался щипать зеленую травку, а Мадхо так и бродил голодный, довольствуясь лишь обществом своего черного друга.

Шло время… Возраст козла уже исчислялся тремя годами. Мадхо же исполнилось семь лет. Однако Мунмун был уже сильнее, быстрее и даже сообразительнее своего маленького хозяина. И, когда, случалось, Мунмун не хотел идти на привязи, Мадхо уже ничего не мог с ним поделать: козел тащил мальчика за собой. Но все это он делал лишь ради развлечения или для того, чтобы помериться силами. Но Мунмун никогда не раздражал своего друга, ничего не делал ему назло. Заметив, что Мадхо чем-нибудь недоволен, он сразу становился покорным и послушным.

Мальчики, сверстники Мадхо, всегда шумно выражали свой восторг. «Какие рога, — восхищались они, — будто их маслом натерли! А какая мягкая шкура. Словно пух! А как вырос твой Мунмун, Мадхо!» Им тоже очень хотелось поиграть с козлом. Мадхо, с удовольствием выслушивая похвалы своему мохнатому другу, не мог, однако, спокойно видеть, как товарищи играют с Мунмуном. Он тут же бросался обнимать Мунмуна, целовал и гладил его.

В конце концов Мунмун стал общим любимцем всех ребят деревни.

Да и взрослые, по правде сказать, не могли удержаться, чтобы ласково не взглянуть на Мунмуна, когда тот проходил по улице. Но Мунмун ни на кого не обращал внимания. Ему жилось хорошо и никакого дела до чужих людей не было. С Мадхо он ничего и никого не боялся.

После рождения Мунмуна его мать принесла, наверное, еще с дюжину козлят. Она верой и правдой служила своим хозяевам, увеличивая их стадо и снабжая семью молоком. Но из всего своего́ многочисленного потомства коза выделяла только Мунмуна, словно не считая других козлят за родных детей.

Мунмун же не чувствовал особой привязанности к своей матери. Она проявилась у него только в первые месяцы его жизни, когда мать кормила его. Коза же и сейчас питала к нему нежное чувство. Заметив, как Мунмун и Мадхо играют или, развалившись на чарпа́и[35], греются на солнце, она глядела на них ласковым пристальным взглядом.

Иногда Мунмун подходил к кормушке матери и, оттеснив ее, ел совсем не для него приготовленные отруби и мякину, а она, послушно отойдя в сторону, принималась за свою жвачку. Чтобы коза не оставалась голодной, Мадхо приходилось оберегать ее от подобных набегов Мунмуна. Мадхо хотелось, чтобы Мунмун, как и раньше, сосал молоко у своей матери. Схватив козла за рога, он подтаскивал его к козе и прикладывал мордой к соскам. Но Мунмун отворачивал голову, фыркал и с силой вырывался из рук мальчика. Мадхо никак не мог понять этого и строго наказывал Мунмуна за упрямство. Он шлепал его по спине или тыкал кулачком в бок. Мунмун покорно принимал наказание, встряхивался всем телом, словно выбивал пыль из своей шкуры и как ни в чем не бывало отправлялся бродить с Мадхо по деревне.

Прошел еще год. Мадхо исполнилось восемь, а Мунмун превратился уже в четырехлетнего красавца.

При взгляде на Мадхо отец радостно улыбался, а мать вообще считала себя самой счастливой матерью на свете. Они надеялись, что будущее сына будет радостным и светлым.

Но мать Мунмуна сильно постарела. Козлят у нее больше не было, и молока она уже не давала. И если у животных имеется какое-нибудь право на своих детей, то, вероятно, только право смотреть на них. Она пользовалась им — глядела на Мунмуна и была довольна. Лежа на соломе, старая коза лениво жевала свою жвачку и благодарила всевышнего за счастье, которое он послал ей в лице Мунмуна. Как она представляла себе своего козьего бога — в человеческом облике или в образе какого-нибудь животного, — сказать трудно. Ведь сама-то она ответить на этот вопрос не могла.