Дети Ирены

Ракель работала на улице Павиа, всего в квартале к югу от Алы, и Ирена ни разу не встречалась с одной из них, чтобы потом не зайти поздороваться с другой. У Ракели был свой молодежный кружок, один из самых крупных и оживленных в гетто. На улице Павиа проживало больше двадцати пяти тысяч человек. Этот район еще до оккупации традиционно считался еврейским. Ракель работала с несколькими десятками молодых добровольцев, оказывая любую социальную помощь. Харизматическое обаяние Ракели и ее несгибаемое даже в гетто чувство юмора были причиной популярности ее кружка. Семья ее жила в одном из больших многоквартирных домов в том же районе, с детства окружая ее любовью, и Ракель твердо верила в силу детского смеха¹¹⁰. Мать маленькой дочери примерно того же возраста, что и Рами Алы Гринберг, Ракель организовывала игровые группы и импровизированные развлечения для маленьких детей из гетто. Но также все знали, что за улицей Павиа, где она работала, закрепилась мрачная слава. Именно ее имя дало название находившейся на углу гестаповской тюрьме Павяк, одному из самых страшных мест Варшавы.

Йозеф возглавлял молодежное общество на улице Огродова, считавшейся «гетто в центре города», совсем рядом со штаб-квартирой столь ненавистной еврейской полиции, и Ирена доставляла контрабандные припасы также и своему старому сослуживцу по социальной работе. До оккупации Йозеф считался в городе известным адвокатом, и не раз Ирена коротала время вместе с ним в коридорах суда, облокотившись на перила и обмениваясь шутками. Йозеф обычно защищал тех, кого незаконно выселили недобросовестные домовладельцы, а Ирена была одним из его любимых свидетелей. Она наслаждалась восстановлением справедливости и, как со смехом говорил Йозеф своим коллегам, могла быть очень убедительной. Между судебными слушаниями Йозеф рассказывал ей о лучших ночных клубах Варшавы, будто Ирену это могло заинтересовать¹¹¹.

Ныне адвокаты из гетто вызывали у Йозефа отвращение. Среди полицейских было немало адвокатов и даже судей, ушедших на новую службу в основном из корыстных побуждений и из-за финансовых возможностей¹¹². Многие члены еврейской полиции, отчитывающиеся напрямую перед гестапо, приобрели печальную известность из-за взяточничества и жестокости. Сотрудники полиции патрулировали стены гетто, забирая жителей в соответствии с необходимыми квотами на трудовые работы, частенько не гнушаясь обчищать их карманы не хуже обычных грабителей.

Йозеф делал все, что было в его силах, чтобы хоть как-то сдерживать их растущую власть. Вместе с Адамом и Ареком он направил свои силы на помощь медленно обретающему форму еврейскому Сопротивлению¹¹³. С небольшой группой единомышленников Йозеф присоединился к подпольной социалистической прессе, распространявшей газеты и листовки, побуждая жителей действовать как внутри гетто, так и за его пределами¹¹⁴.

Тайная ячейка Йозефа каждую неделю собиралась на улице Лешно в небольшом сарае для хранения садовых инструментов, позади старого дома приходского священника у костела Святой Марии¹¹⁵. Церковный участок окружал стены гетто, и с одной стороны на другую вел тайный ход. В самом углу длинного сада, сидя на перевернутых садовых горшках и задумчиво вертя в пальцах сигареты, зажигать которые запрещалось из-за опасности обнаружения, заговорщики составляли планы распространения листовок и обсуждали, как лучше проносить газеты незаметно для немцев. Очень часто среди них можно было видеть маленькую бесстрашную полячку – женщину, о которой все знали, что, если в гетто происходило что-то хорошее, она непременно приложила к этому руку. У Йозефа было легко на душе, когда он видел свою старую подругу Ирену Сендлер, сидящую вместе с ними здесь, в полумраке сада.

Глава пятая Вспоминая доктора Корчака

Варшава, январь 1942 года

К зиме 1941–1942 года – началу второго года существования гетто – Ирена начала планировать новый, еще более смелый проект.

Женщины из контор социальной помощи на «арийской» стороне, встретившиеся той зимой у нее дома и собравшиеся вокруг стола на кухне, разговаривавшие, понизив голос, пока в спальне дремала мать Ирены, уже не были такими беззаботными, как раньше. Они видели достаточно, чтобы понимать, что может случиться, если их деятельность раскроют. Гестапо уже устраивало чистки в их конторах, а одного из их руководителей по службе отправили в концлагерь на востоке, печально известный Освенцим. Их срочные вечерние разговоры все чаще касались мер предосторожности. Когда группа расширилась, им пришлось взять конспиративные имена. Ядвига Денека стала Касей, а Ирена Иолантой. Риск обнаружения возрастал с каждым новым принятым в их круг заговорщиком, но тем не менее сейчас в нем было уже больше десятка сотрудников. Здесь, в этом тайном убежище, среди друзей, они по крайней мере могли вести себя открыто и искренне, но это не значило, что можно было расслабиться.