Дети из квартала «Рядом-с-небом»

Разиня ехал впереди табуна. Рикардо оставалось только оттеснить лошадей в каменную загородку, а потом закрыть ворота, отрезая им путь к отступлению. Внутри загородки их легче было усмирить. Разиня издавал гортанные звуки и отчаянно махал руками. Рикардо хорошо понимал свою задачу и, видя приближающихся лошадей, поигрывал маленьким кнутом. Ему удалось остановить лошадь, которая попыталась было пуститься наутек. Но другая лошадь, по кличке Топаз, вдруг встала на дыбы и, громко заржав, стрелой помчалась к выходу. Другие лошади бросились за ней. В воздухе засвистел кнут Разини, и двор огласился его отчаянной бранью. Рикардо не успел и глазом моргнуть, как на его спине вздулись три кровавых полосы. Метнувшись в сторону, он закричал не столько от боли, сколько от охватившей его ярости. Выбежав из-за ограды, он помчался к бабушке.

Бабушка принялась успокаивать его, говоря, что не следует связываться с этими батраками, что незачем помогать Разине — ведь нужно быть зверем, чтобы так ударить мальчика. И в довершение всего она воспользовалась этим и напомнила Рикардо, что гораздо лучше учиться и выбиваться в люди, чем возиться с коровами. Тут пришел дед и стал говорить, что дети всегда растут неженками, если слишком долго цепляются за бабушкин подол. Он посмотрел на Рикардо с усмешкой, а потом спросил, не пойдет ли он чистить с ним бананы. Рикардо было все равно, что делать, но очень обидно было думать, что Разине дозволяется бить его, и дед ничего ему не говорит, словно так и надо.

В такие минуты, и особенно когда Рикардо вспоминал о матери, он убегал в лес, а перед этим бабушка всегда гладила его по голове и давала лепешку с творогом, приговаривая: «Расти, сыночек, расти быстрей».

Батраки уже были на лошадях и с гиканьем носились по двору. Соперник Рикардо — Серафим — ходил рядом, гордый от того, что его берут с собой, думая, что он умеет доить быстро и что уж ему-то ничего не будет стоить справиться с обязанностями помощника погонщика. Но разве это что-нибудь значит, если Серафим не умеет на скаку накинуть лассо на лошадь! Если его и берут, то только для того, чтобы он раскладывал лошадям соль или ухаживал за жеребятами. Да такую работу любой выполнит!

Бабушка дала им на дорогу холодного мяса и лепешек, а Рикардо протянул соль Серафиму. И вот они уже исчезли в клубах пыли, как настоящие ковбои. Особенно гордый вид был у Серафима. По бокам его седла висело по мешочку соли, но весь он скорее был похож на разгулявшегося сыровара, чем на ковбоя…

Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук!.. — отучит поезд, и зеленые, поблескивающие водой пастбища сменяются желтыми и сухими. Воздух нагрет, и шерстяной пиджак и пилотка начинают мешать Рикардо. Он смотрит на мать, лежащую на полке, откинув голову. Посасывает под ложечкой, но Рикардо сдерживается и не будит ее. Волосы у матери пшеничного цвета и очень курчавые, как у той девочки, которую он увидел в зале. Впрочем, на этом сходство и кончается. У мамы уже не такая нежно-розовая кожа. У нее на шее и в уголках глаз уже начинают появляться морщинки. Раньше она, наверное, была даже красивей, чем та девочка с кудряшками. Мама часто играла со мной, думает Рикардо, и когда слишком долго не было писем от отца, которого я не знаю, она нежно прижимала меня к себе и говорила: «Мальчик мои!» Но когда письма приходили, мама становилась очень красивой; она расчесывала свои длинные волосы, надевала на меня белые брюки, лаковые ботинки, и мы отправлялись в парк, который в такие минуты тоже казался очень красивым: там были пальмы и птицы, зеленая трава и колючие кусты с фиолетовыми листьями. Но все это было раньше. До того, как письма перестали приходить и мама отправилась на заработки в город, оставив меня с дедушкой и бабушкой. Все это было давно, потому что теперь сочная трава на пастбищах пожухла, лицо у мамы стало некрасивым, цветы опали, и птицы уже не поют в пальмовой роще. Мама теперь не ласкает меня, как прежде, и мы больше не играем с ней в прятки.

Еще до того как я поступил в школу, мама сказала, что я должен остаться в доме у деда — ей нужно найти работу в городе. «Ведь это для тебя же, малыш!» — говорила она. А я не хотел жить у деда потому, что там мной командовал Разиня, который глядел на меня, как на щенка дяди Серхио. Не нравился мне и дом деда, огромный и холодный, словно кладбище.

Мама сказала, что не может взять меня с собой, и тогда бабушка стала угощать меня сдобными лепешками с творогом, а тетя — причесывать меня и примерять новый костюм. Дед посадил меня на колено и начал раскачивать, изображая лошадь. Потом он стал стучать пальцами по табурету песенку «Санхуанера» и спросил, какую лошадь я хочу получить в подарок.