Дети из квартала «Рядом-с-небом»

— Скажи Эрнандесу, чтобы он пришел ко мне.

Оставшись один, капитан продолжал думать об Эрнандесе Трухильо и о тех последствиях, которые его поступок может повлечь за собой. Случай был из ряда вон выходящий и казался настолько невероятным, что капитан растерялся: может быть, Эрнандеса неправильно поняли или он сказал что-нибудь, не подумав? До сих пор капитан слепо доверял своим людям: они шли навстречу смерти с улыбкой на лице, свято веря в грядущую свободу. Конечно, он отдавал себе отчет в том, что их положение вое ухудшалось. Из ста восьмидесяти повстанцев, составлявших его отряд в прошлом месяце, оставалось шестьдесят шесть человек. Их даже нельзя было, как несколько недель назад, называть стрелками. Ведь в отряде едва насчитывалось тридцать карабинов и всего-навсего триста патронов. Солдаты ходили оборванными и босыми. На некоторых совсем ничего не было, кроме лоскута недубленой кожи, подхваченного на бедрах поясом, на котором висели зазубренные мачете в самодельных ножнах из пальмового дерева. Не хватало «продовольствия. За вчерашний день удалось раздобыть только гуайябы[7] и диких ананасов, от которых болели губы и кровоточили десны. В таких условиях дезертирство одного человека могло привести к катастрофе, так как подорвало бы ту веру повстанцев в победу, которая была необходима для того, чтобы вынести самые тяжкие испытания. Дело было особенно серьезно, потому что речь шла об Эрнандесе Трухильо — одном из тех шести человек, которые первыми последовали за капитаном, когда он решил присоединиться к революционерам.

Размышления Аграмонте были прерваны появлением Эрнандеса Трухильо. Это был парень лет двадцати четырех, с большими глазами, энергичным подбородком и плотно сжатыми губами. Подойдя к капитану, он спросил:

— Вы хотели меня видеть?

— Да, нам нужно поговорить, — сказал Аграмонте, бросив на него беглый взгляд. И, указав на самодельный гамак, подвешенный между двумя деревьями, добавил: — Садись.

— Спасибо. Я лучше постою, — глухо ответил Эрнандес. Он стоял, прислонившись спиной к сейбе, засунув руки в карманы и вызывающе глядя на капитана.

— Мне передали, что ты хочешь сдаться испанцам. Это правда? — спросил капитан Аграмонте, глядя Эрнандесу прямо в глаза.

Тот попытался выдержать его суровый взгляд, но не смог и опустил голову.

— Да, вас не обманули.

— Вынь руки из карманов, когда с тобой разговаривает командир!

Эрнандес Трухильо повиновался, хотя и неохотно.

— Ну и как, ты уже решил?

— Да, я больше не могу. Так нельзя ни жить, ни воевать. Посмотрите на меня!

Эрнандес уныло поднял руки, показывая капитану отрепья, кое-как прикрывавшие его тело: рубашка с короткими рукавами была вся в дырах, а штаны не доходили и до колен.

— Ну, ты совсем неплохо выглядишь. У тебя даже башмаки есть. Если бы все мои парни могли этим похвастаться! Ты, можно сказать, даже элегантен. Впрочем, я тебя понимаю. Жизнь у нас нелегкая, и смерть бродит слишком близко. Мало радости каждый день подвергаться опасности! Гораздо веселей прогуливаться с девушками, приятнее развлекаться в салонах, чем продираться через эти чащи. Некоторые не выдерживают такой жизни. И не нужно судить их сурово. К чему? Наоборот, надо пожалеть их детскую слабость.

Щеки Эрнандеса вспыхнули, словно его ударили по лицу.

— Вы не имеете права так говорить! Я был с вами с самого начала и «всегда вел себя достойно. Я никогда не колебался, если нужно было идти навстречу опасности. И доказательство тому то, что вы собирались произвести меня в лейтенанты.

— Да, но это было раньше. А теперь уже нет. Мне кажется, что теперь опасность пугает тебя. В минуту, когда революция нуждается в нас больше всего, ты хочешь уйти. Один из первых, кто к ней присоединился! И я сожалею об этом. Очень сожалею. Если бы я мог, я сделал бы все, чтобы ты был доволен. Я много бы дал, чтобы подарить тебе пару лаковых туфель, парадный сюртук и шляпу по последней моде. Наверное, и немного пудры тебе очень пошло бы! А?

— Ах, вы издеваетесь надо мной? Но это не помешает мне уйти!

— Я тебя не удерживаю! Нам нужны люди, которые сражаются по доброй воле. Люди с чистой душой «и горячим сердцем, которые ищут в сражениях жертвенного алтаря, а не радостей и наслаждений. Золото становится здесь тверже, а свинец плавится. Чего бы я достиг, помешав тебе уйти? Разве что накормил бы коршунов? Мне это совсем не нравится. Я не прошу тебя оставаться! Ни в коем случае! А ты знаешь, что я мог бы это сделать. Ведь так?

Не получив ответа, капитан Аграмонте продолжал:

— Нет, пускай тебя вешают наши враги. Уход слабых — это стимул для сильных. Позор дезертиров придаст нам силы, чтобы победить. Никто не сможет сказать, что люди Аграмонте убили беззащитного человека, даже если этот человек собирается дезертировать и кодекс чести требует его смерти. А кроме того, мы благодарны тебе за все, что ты сделал для Кубы. И не забудем, что в прошлом ты тоже был среди отважных. Так когда ты собираешься уйти?

— Если вы меня не повесите, как только смогу. При первой же возможности.