Дети капитана Гранта

Пленники, на время избавленные от ярости туземцев, растянулись на циновках, устилающих пол храма. Элен, чувствуя, что силы и мужество оставляют её, упала на грудь Гленарвана.

Ласково гладя её по голове, тот не уставал повторять:

— Мужайтесь, Элен, мужайтесь! Всё будет хорошо!

Как только за пленниками заперли дверь, Роберт, взобравшись на плечи к Вильсону, заглянул в щель между крышей, опирающейся на столбы, и стенами храма. Оттуда ему была видна вся внутренность форта, до самой хижины Каи-Куму.

— Они собрались вокруг вождя, — тихо сказал Роберт. — Машут руками… рычат… Каи-Куму хочет говорить, но ему не дают…

Мальчик умолк и продолжал смотреть.

— Каи-Куму говорит… Дикари успокаиваются… Теперь они слушают его…

— Ясно, что вождь заинтересован в том, чтобы спасти нас, — сказал майор. — Верно, кто-нибудь из его близких попал в плен и он хочет обменять нас на него. Но согласятся ли его воины?

— Да… они слушают… — снова заговорил Роберт. — Они расходятся… Возле Каи-Куму остались только воины, приехавшие с нами в пироге…

— Уверен ли ты в этом? — живо спросил майор.

— Да, господин Мак-Набс! — ответил мальчик. — Я узнаю их. Вот один из них отделился и направляется к нашему дому.

— Слезай, Роберт, — приказал Гленарван.

В это мгновение Элен приподнялась и схватила за руку своего мужа.

— Эдуард, — сказала она, — ни я, ни Мэри Грант не должны живыми попасть в лапы дикарей.

С этими словами она протянула Гленарвану заряженный револьвер.

— Оружие! — радостно вскричал тот, и глаза его сверкнули.

— Да. Маорийцы не обыскивали нас. Но помните, Эдуард, этот револьвер — для нас!

— Гленарван! — быстро сказал Мак-Набс. — Спрячьте оружие. Сейчас не время.

Тот послушно спрятал револьвер в карман, и в ту же секунду дверь отворилась, и в храм вошёл туземец.

Он знаком предложил пленникам следовать за ним. Гленарван и его спутники повиновались и, пройдя через площадку форта, остановились перед Каи-Куму.

Вокруг вождя собрались виднейшие воины племени, в том числе тот маориец, пирога которого присоединилась к пироге Каи-Куму у притока Вайкато — Похайвена. Это был человек лет сорока, широкоплечий и сильный, с жестоким, угрюмым лицом. Его звали Кара-Тете, что по-новозеландски значив «вспыльчивый». По тонкости украшавшей его татуировки можно было понять, что он занимает высокое положение в своём племени. Каи-Куму был с ним обходителен и любезен. Однако внимательный наблюдатель без труда понял бы, что эти вожди втайне соперничают между собой и ненавидят друг друга. Майор сразу сообразил, что популярность Кара-Тете не нравится Каи-Куму. Оба они были вождями крупных племён на Вайкато и обладали равными правами. Неудивительно поэтому, что во время разговора взгляд Каи-Куму выражал глубокую ненависть, хотя рот его продолжал улыбаться.

Каи-Куму обратился с вопросом к Гленарвану:

— Ты англичанин?

— Да, — не задумываясь, ответил тот, понимая, что принадлежность к этой национальности облегчит операцию обмена.

— А твои спутники?

— Такие же англичане, как я. Мы путешественники, потерпевшие крушение. Знай, что мы не участвовали в войне.

— Это безразлично! — грубо прервал его Кара-Тете. — Все англичане — наши враги. Твои соотечественники предательски захватили наш остров. Они жгут наши деревни и уничтожают наши посевы.

— Они не правы, — спокойно ответил Гленарван. — Я это говорю потому, что таково моё мнение, а не потому, что я у тебя в плену.

— Слушай, — начал Каи-Куму, — Тогонга, великий жрец Нуи-Атуа, попал в плен к твоим братьям. Наш бог велит нам выкупить его из рук пакеков[75]. Я бы хотел вырвать из твоей груди сердце и на веки вечные воткнуть твою голову и головы твоих спутников на частокол па. Но Нуи-Атуа сказал своё слово.

Каи-Куму, до сих пор великолепно владевший собой, при этих словах потемнел от гнева, и голос его задрожал от волнения.

Умолкнув на минуту, чтобы справиться со своими чувствами, он продолжал более спокойным голосом:

— Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять на тебя нашего Тогонгу?

Гленарван, не отвечая, внимательно посмотрел на новозеландца.

— Не знаю, — ответил он после недолгого молчания.

— Отвечай, — продолжал Каи-Куму, — стоит ли твоя жизнь жизни нашего Тогонга?

— Нет, — ответил Гленарван. — Я не вождь и не жрец среди своих.

Паганель, поражённый этим ответом, посмотрел на Гленарвана с глубоким удивлением.

Каи-Куму также казался озадаченным.

— Значит, ты сомневаешься? — спросил он.

— Я не знаю, — повторил Гленарван.

— И твои братья не примут тебя в обмен на нашего Тогонгу?

— Меня одного — нет, — ответил Гленарван. — Нас всех — может быть.

— У маорийцев принято менять голову на голову, — возразил Каи-Куму.

— В таком случае, предложи сначала обменять этих женщин на твоего жреца, — сказал Гленарван, указывая на Элен и Мэри.

Элен хотела броситься к своему мужу, но майор удержал её.

— Эти две женщины, — сказал Гленарван, почтительно кланяясь Элен и Мэри, — занимают высокое положение в моей стране.

Вождь холодно посмотрел на пленника. Злая улыбка скривила его рот. Но он тотчас же подавил её и, еле удерживая гнев, заговорил: