Дети капитана Гранта

Процессия остановилась на вершине Маунганаму, где была вырыта могила. Простой маориец после смерти закапывается в обыкновенную яму, на которую наваливается груда камней. Но для могущественного вождя племя приготовило могилу, достойную его роли на земле.

Удупу окружал частокол. Возле могилы были расставлены изваяния богов, окрашенные охрой. Родные не забыли, что вандуа — душа умершего — так же нуждается в пище, как и бренное тело живого вождя. Поэтому внутри частокола были сложены пища, оружие и одежда покойника. Таким образом, полный комфорт должен был окружать усопшего вождя.

Трупы опустили в могилу; затем при новом взрыве рыданий и воплей дикарей могилу засыпали землёй и прикрыли дёрном.

После этого кортеж, храня суровое молчание, тронулся в обратный путь. Отныне никто не смел ступить на Маунганаму. Гора становилась табу, как Тонгариро, где покоятся останки вождя, погибшего в 1846 году во время землетрясения.

Глава тринадцатая Последние часы

В тот момент, когда солнце опустилось за вершины гор, пленных европейцев отвели обратно в их тюрьму. Они должны были оставаться там до тех пор, пока вершины Ваихити-Рэндж не озарятся первыми лучами солнца.

Пленникам осталась только одна ночь, чтобы приготовиться к смерти. Несмотря на угнетённое состояние, несмотря на ужас, который они переживали, они сели вместе ужинать.

— Нам понадобятся все наши силы, — сказал Гленарван, — чтобы смотреть смерти в лицо.

После ужина Мэри и Элен удалились в отведённый им угол храма и там улеглись на циновки. Благодетельный сон, во время которого забываются все страдания, смежил их веки. Они заснули, обнявшись, сломленные усталостью и долгой бессонницей.

Тогда Гленарван отвёл мужчин в дальний угол храма и тихо сказал:

— Дорогие друзья! Завтра, вероятно, нам суждено умереть. Я уверен, что все вы встретите смерть, как настоящие мужчины, не дрогнув… Но смерть от руки дикарей — это не просто смерть, это ещё пытка, а может быть, и бесчестье… С нами две женщины…

Здесь голос Гленарвана дрогнул. Он умолк, чтобы совладать с волнением.

После минутного молчания он продолжал.

— Джон, — обратился он к молодому капитану, — вы обещали Мэри то, что я обещал Элен?

— Да, обещал и клянусь выполнить это обещание, — ответил Джон Мангльс.

— Но ведь у нас нет оружия, Джон…

— Вот оно! — ответил молодой человек, вытаскивая из кармана кинжал. — Я вырвал его из рук Кара-Тете, когда дикарь упал к вашим ногам. Тот из нас, кто переживёт другого, избавит от мучений вашу жену и Мэри Грант.

Глубокое молчание воцарилось в храме после этих слов. Наконец его нарушит майор.

— Друзья мои, — сказал он, — не спешите приводить в исполнение это страшное решение. Я не сторонник непоправимых поступков.

— О, я и не думал о самоубийстве! — воскликнул Гленарван. — Какой бы мучительной ни была наша смерть, мы сумеем смотреть ей прямо в глаза. Ах, если бы с нами не было женщин, я бы уже давно крикнул вам: «Друзья! Попробуем прорваться силой! Нападём на этих кровожадных дикарей! Нам нечего терять!» Но Элен… Но Мэри…

Джон Мангльс, взобравшись на плечи Вильсону, выглянул наружу. Храм охраняли человек двадцать туземцев. Они разожгли большой костёр, бросавший зловещие отблески нас неровную поверхность почвы форта. Часть дикарей лежала у костра, часть расхаживала возле дверей, и силуэты их чёрными пятнами выделялись на красном фоне пламени. Но все они поминутно поднимали глаза на доверенный их попечению храм.

Говорят, что у пленника всегда больше шансов бежать, чем у тюремщика воспрепятствовать этому побегу. В самом деле, если количество шансов определяется степенью заинтересованности, то перевес на стороне пленника. Тюремщик может забыть, что он стережёт пленника, но пленник не может забыть, что его стерегут, что он не свободен. И поэтому пленник чаще думает о бегстве, чем тюремщик о том, как помешать побегу.

Но Гленарвана и его спутников стерегли не наёмные равнодушные тюремщики, а люди, исполненные ненависти и жажды мщения. Если они не связали своих пленников по рукам и ногам, то это объяснялось только совершенной безнадёжностью всякой попытки к бегству на глазах у двадцати сторожей.

Доступ к храму, служившему тюрьмой путешественникам, был возможен только с одной стороны — со стороны площади форта. Задняя стена храма прислонялась к совершенно отвесно вздымавшейся скале. Две другие стены стояли над глубокой пропастью, опускавшейся вниз не меньше, чем на сто футов. Спуститься по склону пропасти было немыслимо. Так же невозможен был побег и вверх по отвесной скале. Единственным выходом и входом служила узкая полоска земли перед дверью, соединявшая, как мост, площадку, на которой стоял храм, с площадью форта. Но этот мост бдительно охранялся вооружёнными туземцами. При этих условиях нечего было я думать о побеге.

Гленарван убедился в этом, двадцать раз исследовав стены храма.

Между тем эта томительная ночь уходила час за часом. Густой мрак покрыл гору. Тяжёлые облака скрывали месяц и звёзды.