Дети капитана Гранта

Декабрь на австралийском материке соответствует европейскому июню. Преодолев за два дня шестьдесят миль, 24 декабря 1864 года караван прибыл в Апсли, пограничный городок провинции Виктория. Когда Айртон остановил фургон у постоялого двора, который пышно именовал себя «Королевским отелем», горячий ужин из нескольких блюд, состоявших преимущественно из баранины, уже дымился на столе. Отдав ужину должное, путешественники засыпали Паганеля вопросами о провинции, в которую они только что вступили.

– Правильнее было бы назвать эти места «Богатой Австралией», – заявил Паганель. – Из-за открытия в Виктории золотых россыпей сюда хлынули полчища свирепых и алчных авантюристов, опустошающих этот край. В 1836 году колония Порт-Филипп насчитывала двести сорок четыре жителя, а в настоящее время население провинции Виктория достигает пятисот пятидесяти тысяч человек. Семьдесят тысяч акров виноградников дают ей ежегодно сто двадцать одну тысячу галлонов вина. Сто три тысячи лошадей носятся по ее равнинам, а рогатый скот в количестве шестисот семидесяти пяти тысяч двухсот семидесяти двух голов мирно жиреет на ее беспредельных пастбищах. Не говоря уже о свиньях и овцах…

– А если без статистики? – усмехнулся Макнабс.

– Вы, майор, несносный человек, – отмахнулся географ. – Австралия – это самый любопытный край на всем земном шаре. Только вообразите, друзья мои: материк, где реки летом исчезают, а зимой появляются вновь; где нет влаги ни в воздухе, ни в почве; где деревья ежегодно меняют не листву, а кору, а их листья обращены к солнцу ребром и не дают тени; где древесина не горит, а камень тает от дождя; где травы иной раз выше леса; где у четвероногих имеются клювы, как у ехидны и утконоса, а лапы различной длины, как у кенгуру; где лисицы порхают с дерева на дерево, а лебеди черны; где крысы вьют гнезда, а певчие птицы подражают всему, что слышат… Самая причудливая, самая нелогичная страна, опровергающая законы природы…

Майор, дымя сигарой, спросил:

– И это все, Паганель?

– Конечно нет! – азартно воскликнул ученый. – Климат! Здешний климат обладает одной особенностью… Я назвал бы ее неправдоподобной.

– Что же в нем особенного?

– Он способствует исправлению нравов! В австралийском воздухе металлы не ржавеют. В Англии подметили эту особенность здешнего климата и решили ссылать сюда всевозможных злодеев и преступников для исправления. Сказывается это и на животных…

– Вы шутите, мсье Паганель!

– Не шучу. Должно быть, вы заметили, что австралийские лошади и крупный рогатый скот на редкость послушны. Разве это не доказательство?

– Каким же станете вы, Паганель, в этой благодатной стране, если вы и без того добрый человек? – с улыбкой проговорила Элен.

– Идеальным! – ответил географ.

На заре следующего дня снова тронулись в путь. Вскоре караван углубился в довольно редкий лес, а ближе к вечеру остановился на привал на берегу Белого озера, вода которого оказалась солоноватой и непригодной для питья. Мистер Олбинет приготовил и подал ужин, а затем путешественники – одни в фургоне, а прочие в палатке – уснули, невзирая на жалобный вой австралийских диких собак динго.

Поутру они обнаружили, что за Белым озером раскинулась великолепная равнина. На горизонте виднелись холмы, а до самых их подножий вся прерия зеленела и пестрела цветами. Через десяток миль появились рощицы акаций, мимоз и белых камедных деревьев. Кое-где по равнине бродили эму. Макнабсу удалось подстрелить эту редкую птицу, и майор так и остался бы героем дня, если бы Роберт несколько позже не уложил метким выстрелом странное животное с длинным липким языком – не то ежа, не то муравьеда.

– Перед вами ехидна, – пояснил Паганель. – Случалось ли вам когда-либо видеть нечто подобное?

Фургон продолжал путь и к вечеру остановился у подножия горы Талбот. Только на привале Паганель вдруг вспомнил, что нынче 25 декабря, то есть первый день Рождества. Но мистера Олбинета невозможно было застать врасплох: в палатке был сервирован вкуснейший ужин. К столу были поданы оленья ветчина, ломтики солонины, копченая семга, пудинг из ячменной и овсяной муки, виски в изобилии и несколько бутылок портвейна…

Через день экспедиция остановилась у реки Уиммери, достигавшей в ширину полмили. Река несла свои прозрачные воды между берегами, поросшими высокими акациями и миртовыми деревьями. Множество птиц порхали среди зеленых ветвей. У самого берега плескалась пара черных лебедей. Ни моста, ни парома не было и в помине. В поисках брода Айртон поднялся на четверть мили вверх по течению. Замерив в нескольких местах глубину, он сообщил, что она не превышает трех футов.

Всадники окружили фургон и одновременно с ним вошли в воду. Бывший боцман, сидя на козлах, правил упряжкой, майор и два матроса пробирались в нескольких саженях впереди. Гленарван и Джон Манглс держались по обе стороны фургона, готовые в любую минуту прийти на помощь женщинам, а Паганель и Роберт замыкали шествие.