Дети Хедина

Особист охотно закивал, поглядел в папку, приоткрыл было рот, но тут за дверью послышался невнятный шум, протестующие возгласы часового.

Дверь, скрипнув, распахнулась.

Капитан краем глаза отметил стремительное движение, почувствовал запах одеколона.

Особист глянул, гневная тень сменилась на лице застывшим казенным выражением. Поспешно вскочил, грохоча креслом по паркету, встал навытяжку.

– Пойди погуляй, лейтенант.

Особист кивнул, тряхнув русым вихром, подхватил фуражку, пропал из поля зрения.

Дверь закрылась с аккуратным скрипом.

Пришедший, Сидоров чувствовал затылком, неподвижно стоял у входа в комнату, смотрел на него.

По паркету прогремели каблуки. Обогнув стол стремительной тенью, показался незнакомый майор в расстегнутой шинели.

Он с чувством выдохнул, как человек, уставший после долгой дороги, добравшийся до места назначения, где теперь предстоит сложное, ответственное дело. Стоя, перелистнул несколько вложенных в папку листков. Снял фуражку с синей тульей, пригладил темные волосы, зализанные назад. Сел в кресло. Все эти действия у него получились стремительными, в то же время экономными и точными.

Положив на стол руки в черных перчатках, он впился Сидорову в глаза цепким, пронзительным взглядом.

В нем было что-то неправильное, в этом майоре. Что-то от артистов трофейных черно-белых фильмов. Выглядел он гладко, даже глянцевито, и чувствовалось в нем нечто заграничное – принципиально, бесповоротно чужое. Иссиня-бледный цвет лица только подчеркивал это ощущение.

Будто солнца избегает, подумал капитан, глядя в тусклые глаза.

– Иванов, – коротко представился майор. – Заманали вас особисты, я смотрю. Спали хоть, Маркус Иваныч?

– Спал, товарищ майор, – хрипло соврал Сидоров.

Задним числом отметил, что опять по привычке перескочил с «гражданина» на «товарища». Но майор его не одернул, как тот, предыдущий.

Этот не мальчишка, подумал капитан, этот всерьез за меня возьмется. Робости перед прибывшим он в себе не ощущал. Спать уже почти не хотелось. Скорее хотелось Проснуться.

– Рапорт прочитал, пока добирался. Можете не пересказывать. Вижу, не раз уже приходилось. Хреновая история вышла, ничего не скажешь. За бойцов не волнуйтесь, на контроль взял. Одному операцию вчера сделали, пацан совсем… Как его, Рязанов?

– Рязанцев, – тихо сказал капитан. – Как он?

– Выкарабкается. – Майор, все в той же порывистой манере, выдвигал ящики стола, мельком заглядывал в них. – Ох ты…

Вытащил бутылку коньяка.

– Будете?

Сидоров не понимал, что за игру тот затеял. Ждал всякого. Кнута, положим, еще не применяли. Решили начать с пряника?

Майор разливал по рюмкам, извлеченным из того же ящика. Выставил одну перед капитаном.

– Давайте-ка. За здоровье ребят ваших!

Сидоров твердой рукой взял рюмку, медленно поднес ко рту, выпил.

Почувствовал, как расползается внутри теплая волна. Пружина медленно распрямлялась. Кошмар, начавшийся двое суток назад, начал не рассеиваться, вовсе нет, но переходить на новый уровень, вглубь, во тьму. Не оставляя надежды проснуться в блиндаже от сыплющегося на лицо песка, гула канонады на «передке» и бормотания толстого и вислоусого заместителя Маслаченки, трясущего за плечо.

Майор уже разливал по второму кругу:

– Я вам верю, Сидоров… Ну, еще по одной!

Принимая рюмку, капитан попытался осмыслить услышанное.

В дверь деликатно постучали.

– Старшина, ты?

– Тахтощна, нащальника! – ответили из-за двери, кто-то шикнул там (особист подслушивает, догадался Сидоров), и старшина поспешно добавил: – Таварища маиорама!

– Заноси! – Иванов подмигнул капитану. – Я уж насчет жратвы распорядился. А то выглядите вы препаршиво.

Вошел сержант-таджик, прошедшие два дня карауливший Сидорова. Камерой ему служил винный погреб внизу, где помещались титанических размеров бочки и царила кромешная тьма.

Капитан наконец осмыслил услышанное:

– Верите, товарищ майор?

Вчера ночью, размышляя о своем положении, он решил, что сошел с ума.

Ответственности это с него не снимало, но зато так проще было смириться с увиденным. Признав себя сумасшедшим, успокоился.

Это было логично, трехнуться умом – после двух ранений, после контузий – сколько их было? – он попытался сосчитать и сбился. И вот появляется этот странный майор, похожий на черно-белого американского артиста, и говорит, что верит ему. Один из их хитрых приемчиков?

Он просто не может верить мне, потому что я сам не верю в то, что видел.

– И вы читали мой рапорт?

– Читал.

Старшина выставил перед майором дымящуюся тарелку с серыми макаронами, тушенкой и луком, и стакан горячего чая в подстаканнике.

Рот у Сидорова наполнился вязкой слюной.

Ухватив цепкий взгляд Иванова, старшина стушевался, переставил тарелку и чай поближе к Сидорову. Майор отослал его движением руки:

– Ешьте! Вы мне понадобитесь сытым и бодрым. Предстоит много работы. Вам бы выспаться не помешало, но на это, увы, нет времени.

– Вы хотите, сказать, товарищ майор…

– Да. Доедайте. И поедем смотреть этих ваших…

Иванов сделал паузу, заглянул в папку следователя, ухмыльнулся:

– Этих ваших эсэсовцев-упырей.