Дети, которые живы!

Дом наш был небольшой. Одна комната: здесь и кухня, и спальня, и мастерская отца. За большой печкой пряталась койка. Раньше папа с мамой там спали. А теперь мамино место занимала мачеха. Каждый раз думая об этом, я злилась. Как можно с этим свыкнуться? Настя хоть и говорила, что смирение, как и прощение, приходит со временем, а сама-то уж год как избегала лишним словом обмолвиться с мачехой. Да и Аглая Михайловна делала вид, что нас не замечает. Готовила обеды, заботилась об отце, занималась бытом… Мы для нее лишь мрачные тени прошлого. Возможно, дело вовсе не в смирении, а в том, что мы все скупились на внимание, отзывчивость. Боялись быть отвергнутыми… Тяжелые мысли, мне не под силу, пусть Настя думает, как наладить семейные отношения.

Я прошла в хату. Отпустила бесполезную злость. Молчаливая, холодная печь веяла покоем. Она была нашим отдельным уголком, где всегда уютно, кажется, что там даже солнце по-особенному светило. Точно мамино тепло затаилось и согревало. На печи мы и грамоте учились. Школа была в соседней деревне Расховец, что меня крайне огорчало. Посещения зависели от погоды. Замело или развезло дороги – уже не добраться, поэтому занимались самостоятельно. Как могли. А в свободное время мастерили игрушки из всего, что было: перья, крепкие ветки от растрепавшегося веника.

Вздохнув, я глянула на деревянный стол в углу хаты. Пахнуло свежей выпечкой. Любимым мясным пирогом. В большой глубокой чаше неаккуратной горкой лежала картошка, посыпанная ароматной зеленью. Рядом на тарелке лежали квашеные огурцы, оставшиеся еще с прошлого года. Этим летом свежие кусты только начали разрастаться, кое-где украшали их маленькие желтые цветочки.

Завтрак прошел давно, и пора было бы уже как следует проголодаться. Мне вроде и хотелось есть, но стоило подумать о вкусе еды, так ком к горлу подступал.

– Ты чего застыла? – глянула на меня Шурка, усаживаясь за стол на длинную скамью.

– Что-то не хочется кушать, – я опять вздохнула, – пить хочу. Воды.

Отец как сел на табурет в противоположном углу у громоздкого старого сундука, железом окованного, так и не отрывал взгляда от длинной конопляной веревки. Так увлекся, что не слышал и не видел нас, как будто находился в отдельной комнате.

– Клевера наелась? – хихикнула Шурка. – Ну да ладно, нам больше достанется.

– Лида, сколько раз говорить, все, что земля дает, мыть нужно, – поучительно добавила Настя.

Я ничего не ответила, взяла железный ковш, зачерпнула из ведра воды. Пару раз тяжело глотнула. Остатки выплеснула во двор, земля в ответ фыркнула облаком пыли.

Забралась на печку, взяла книгу. Ее подарил дедушка на пятилетие Насти. За это время желтизна тронула хрустящие страницы, уголки бумажной обложки закрутились и замохрились.

Это был сборник сказок Александра Сергеевича Пушкина. Перечитывая в сотый раз о рыбаке и рыбке, я мечтала лишь об одном: чтобы мама и Анечка жили. А разглядывая иллюстрации, останавливалась на пышных деревьях. Вспоминала наши ракиты и строгую песню грачей. Я любила ее слушать.

Тут вдруг на страницах птицы ожили. Громко загорланили, заволновались, закружились, разгоняя надо мной сгустившиеся грозные тучи. Впереди стояли знакомые, но в то же время чужие ракиты с облысевшими кривыми ветвями, с почерневшими, растрепавшимися гнездами. Тропинку к дому заплели сухие искореженные ветки, как крепкая паутина.

Холодно. Я посмотрела на ноги. Босые, испачканные в саже ступни казались не моими. Не девятилетней девочки, а взрослой девушки. Я стала Настей? Или так быстро выросла? Что произошло?

Оглянулась. Вокруг – когда-то зеленый луг сейчас покрывала истлевшая черная корка. Страшно. Я прижала руки к груди, желая спрятаться. Короткое, совсем не по размеру платье колыхал холодный ветер. И ни души. Только грачи все громче каркали и кружились над самой головой, как будто хотели защитить меня от кого-то. Оглушительный гром прорезал пространство, перебивая карканье, грачи разлетелись в стороны.

Я побежала к дому, продираясь через заросли. Больно. Они царапали руки, лицо. Путались в волосах. Ужас сжал в кулак мое сердце.

Неприятный ком подступил к горлу. Дыхание перехватило.

Я вскочила в холодном поту, и меня вырвало с высокой печки на пол. В глазах все поплыло. Мачеха и Настя кружились по хате, что-то говорили. Отец спешно надевал выходные брюки и рубашку.

– Она вся горит! – испуганно сказала Настя, поглаживая меня по голове. – Милая, ты можешь встать? – спросила сестра.

Я попыталась подняться, все закружилось еще сильнее, тело мучила ломота, и живот болел так, что закладывало уши.

Отец подхватил меня и уложил на руки, как младенца. В теплых, любящих объятиях боль и тошнота отступили, но не исчезли. Кошмарный сон развеялся и почти забылся. Я смогла глубоко вздохнуть, улыбка чуть коснулась моих губ, и я вновь провалилась в болезненную дремоту.

Глава 2

Я переоделась в парадное платье и собирала спальные вещи в узелок. В палате было тихо, соседи по койкам ушли на обед. Тут в дверях показалась Настя. Я бросилась ее обнимать.

– Я так соскучилась! – прошептала, прижавшись к груди сестры.