Дети, которые живы!

– И мы очень, очень соскучились, – крепче обняла в ответ Настя.

– А папа ждет на улице? – радостно спросила я и поспешила вернуться к узелку. Уже не церемонясь, скомкала льняную ночную рубашку с оборками.

– Лида, мне кое-что тебе нужно рассказать, – начала Настя, присев на край моей кровати.

– Что-то случилось? – я с волнением перебирала в руках оборки рубашки.

– К нам пришла война…

– Да, слышала…– заметив тревогу в глазах сестры, перепугалась. – Что, прямо в деревню пришла? – прошептала в ужасе.

– Пока нет, но она рядом. В стороне Севастополя.

– Да кто ж найдет нашу деревню? Не дойдет война до нас, не волнуйся, – с облегчением выдохнула и с радостью повторила: – Так отец на улице, да?

– Папу забрали на фронт несколько дней назад. Мачеха уехала в свою деревню, к родителям, – с волнением сказала Настя и выдохнула так, будто освободилась от непосильной ноши.

Я присела рядом с сестрой. Вдруг тяжелая тоска заныла в груди. Страх. Как же теперь мы будем жить? Молчание затянулось. Я пихнула рубашку в узелок. Туго завязала его, надеясь, что там спрятала возникшую тревогу. Прогнала ее. Глянула на Настю и с надеждой спросила:

– Он ведь скоро вернется?

Настя молчала, только крепко сжала мою руку.

– Война не дойдет до нас? Скоро она вовсе закончится, и папа вернется, – продолжала я рассуждать, – знаю, так и будет!

– Надеюсь, ты права, – едва заметно улыбнулась сестра и добавила: – Ну что, пойдем? Шурки ждут нас дома.

Поехали мы долгим путем. В объезд. Лес глядел издалека, дорога, накатанная, прямая тянулась вдаль. Солнышко припекало, облака обходили его стороной.

– Настя, – позвала я сестру.

– Да, Лида, – оглянулась она, подгоняя поводьями лошадей.

– Почему ты тут поехала? – немного помолчав добавила: – Расскажи, как ушли отец и мачеха? Как все случилось? – да, эти вопросы меня беспокоили и пугали.

Сестра отвечала искренне, как будто проживала заново последние недели. Я слушала и все видела ее глазами, и, казалось, чувствовала ее сердцем, точно книгу читала:

С двадцать второго июня деревенские только и говорили о пришедшей в наш русский дом страшной войне. Жизнь стала иной: пугающей, тревожной. Напряжение поселилось в воздухе.

А ведь всего две недели прошло с тех пор, как мы купались в реке и беззаботно играли на лугу. Тогда же я заболела. Выяснилось, что моя хворь – это тиф.

Этим утром Настя ехала забрать меня из больницы в деревню Расховец. Короткая дорога занимала час, но ее это не пугало. Я знала, сестра умела управлять лошадью и телегой. Пугало ее другое, говорила она. Как сообщить мне о наступившей войне? Как сказать, что по возвращении домой я не увижу ни отца, ни мачеху? Слишком свежо горькое расставание. Ей тяжело было делиться этими чувствами со мной. Говорить вслух об уходе близких людей. Не знаю, как бы я переживала, будь на ее месте? Ведь даже мысли об этом давались непросто.

Рассказала Настя и то, как отцу через неделю после объявления начала войны пришло письмо с повесткой. Как на следующий день он собирал вещи в узелок, а мачеха, будто ужаленная пчелой, металась по хате из угла в угол и кричала:

– Война войной, а нам как быть? Ты оставляешь меня одну на четверых детей! Я не справлюсь. Нет! – вопила она. – Ладно, хорошо. – Вот, вроде успокоилась. – Понимаю: долг, Родина… Нет, – снова заводилась она, – я не справлюсь с чужими детьми!

Отец молчал. Сложил рубаху, теплые носки, все что были.

– Что ты молчишь?! Скажи, как быть?! – требовала она.

Настя утешала плачущую Шурку. Они сидели на печи. Наблюдали, как рушится их семья.

– Ну скажи хоть что-то! – мачеха схватила из узелка рубаху и хлестнула отца по спине. Он молчал. Забрал рубаху и сложил обратно. – Ну знаешь! – она раскраснелась от гнева. – Ну знаешь! Мне твои дети не нужны!

В этот же вечер мачеха ушла. Отца и еще нескольких деревенских мужиков забрали утром.

Настя и Шурка остались вдвоем. Дом опустел. В один день разрушился и без того непростой семейный уклад. Но вечерами их тоскливую хату согревали своим присутствием дедушка и Шура, которая со временем окончательно перебралась к нам.

С волнением рассказывала Настя, как по дороге ко мне думала и перебирала все эти мысли о жизненных переменах. Как не заметила, что далеко отъехала от деревни.

Овраг со всех сторон окружали деревья. Они смотрели свысока, расположившись по его краям. Дорога, как тихий ручей, то уходила вниз по спуску, то тянулась вверх в гору. Трава одела склоны в зеленую взлохмаченную шубу.

Вдруг лошади нервно фыркнули и заржали. Припустили вперед.

Позади них из-за высокой травы выглянула волчья морда. Грязно-серый хромой зверь семенил по склону к дороге.

Сердце Насти колотилось, ладони вспотели, – делилась она. Страшась, поглядывала на крадущегося за телегой хромого зверя.

Сестра видела – подъем в гору уже близко. Там ее спасение. Надеясь, что волк отстанет, она поторапливала лошадей.