Дети лагерей смерти. Рожденные выжить

Как и большинство выживших, сестры пытались стереть воспоминания о своем чудовищном прошлом и редко говорили о войне, потому что было «слишком тяжело». Во времена, когда разговорная терапия только появилась на свет, тысячи людей страдали от комплекса вины за то, что они выжили, а все остальные умерли. Кто-то пытался забыться работой и алкоголем, посвятить себя семье или покончить жизнь самоубийством. Выжившая Эстер Бауэр говорит, что «первые 20 лет мы не могли об этом говорить, следующие 20 лет никто не хотел слушать. И только на следующие 20 люди начали задавать вопросы».

Вместо этого каждый в глубине собственной души выжигал воспоминания. Люди изо всех сил боролись со вспышками памяти, спровоцированными бытовыми мелочами. Поводом мог стать отбойный молоток, отражение проезжающей машины, высокая бетонная стена или грузовой поезд, разговор на немецком или запах жженых волос, куча одежды или лай собаки. Один из выживших пережил нервный срыв, когда парикмахер включил машинку для стрижки волос. У кого-то развилась паранойя о постоянном присутствии блох и клопов. У других случались панические атаки в загруженных поездах метро. Вместе с тем они потеряли и чувство меры.

Но каким-то образом все держались на плаву – как и в лагерях. «Было достаточно того, что каждый из нас знал об этом, но пришла пора отпустить прошлое», – говорит Сала. В 2010 году, после долгих уговоров, она с племянником Марком и остальными членами семьи отправилась в Луисвиль (Кентукки) на встречу оставшихся солдат 11-й дивизии – «Громовержцев», которые освободили Маутхаузен. Среди 400 приглашенных был 81 ветеран войны и несколько выживших. Состоялась трогательная церемония в музее Паттона, во время которой молодые солдаты из Форт-Нокса отдавали дань памяти погибшим, а во время праздничного ужина устроили танцы под музыку 40-х годов. Марк говорит, что событие было для всех очень эмоциональным, а его тетя, которая прежде не посещала подобных церемоний, была «глубоко тронута». Тем вечером Салли встретила нескольких знакомых ветеранов: «Выжить в тех условиях было чистым везением. Значит, мы везучие. Мы вернулись. Больше ничего и говорить не стоит».

Рахель соглашается с ней. «Это было похоже на лотерею – ты либо выиграл, либо проиграл, – сказала она однажды сыну. – Мы были брошены на произвол людей, которые одно мгновение добры к тебе, а в следующее – уже невыразимо жестоки. Некоторые хвалятся тем, что они умнее или сильнее других, и поэтому выжили, но ведь намного больше сильных и умных погибло. Все дело в удаче».

Несмотря на разговоры о том, что прошлое нужно отпустить, к 30 годам Рахель поседела и потеряла почти все зубы. Дантист решил, что ребенок забрал из ее организма весь кальций. Течение лет не успокаивало картины памяти, поэтому большую часть жизни Рахель, как и Сол, страдала от бессонницы. Марк часто слышал, как они кричат во сне или бродят по дому ночь напролет.

Он знал о месте своего рождения с тех самых пор, как «научился говорить», но в Израиле он был окружен детьми других выживших, поэтому социализация проходила спокойно. Родители отказывались от немецких товаров, немецких автомобилей. Когда Марка спрашивали, что он будет делать, когда вырастет, он отвечал «я убью столько немцев, сколько смогу». Рахель ругала его за подобные высказывания: «Мы все потеряли. Но если потеряем и человечность, в том будет только наша вина». В последние годы своей жизни она заметила, что поколение, виновное в произошедшем в Европе, исчезло.

Когда Марк спрашивал о войне, она отвечала: «Нечего рассказывать. Это был кошмар. Пришлось научиться себя защищать. Если чувствуешь, что надо уходить – уходи». После этого она горевала: «Ты не сможешь представить, насколько там было плохо, поэтому не стоит и начинать». А несколько недель спустя она журила сына: «Почему ты никогда не спрашиваешь меня о войне?» Она никогда не ездила снова в гетто и лагеря, не читала книги и не смотрела фильмы про Холокост, кроме одного – «Списка Шиндлера», который назвала неплохим.

Марк с раннего детства страдал от множества аллергических реакций, в том числе на пыльцу, и астмы. Мальчик не знал, что Сол не его настоящий отец, пока в 14 лет не нашел собственное свидетельство о рождении, но с матерью никогда этого не обсуждал. «Мама наполнилась решимостью, когда я родился, и она пообещала защищать меня во что бы то ни стало… А отец, наверное, погиб на войне». Свою мать он называл «целеустремленной» и «зацикленным трудоголиком», она принуждала его получать самое лучшее образование и становиться серьезным человеком, но и Сол был «чудесным отцом». Оба родителя были счастливы, когда сын стал уважаемым врачом. Марк женился на нееврейке, Мэри, в 1969 году. У них появилось 4 детей и 4 внуков. Члены семьи часто ездят друг к другу в Висконсин и Аризону.