Дети лагерей смерти. Рожденные выжить

Иногда эти обреченные люди находили среди погибших своих родных. Встречаясь лицом к лицу с подобным кошмаром, некоторые кончали жизнь самоубийством – это был единственный способ избежать ужаса впредь. Каждую такую команду также зачищали в интервалах от трех месяцев до года, в зависимости от их эффективности. Первым заданием новых членов Sonderkommando было избавиться от тел своих предшественников. Мало кто пережил войну, но многие записали воспоминания своей сложной судьбы и спрятали до момента смерти.

Унижения членов этого отряда и тел, которые они выносили, не кончались со смертью. Почти ничто не пропадало даром в нацистской машине по переработке людей – все могло пригодиться для блага рейха. Срезанные волосы узниц использовали для изготовления тканей и сеток, а также для изоляции и герметизации немецких боевых машин. Еще не остывшим трупам открывали рты и клещами вырывали зубы, чем также занимался именно «отряд особого назначения». Особенно хорошие экземпляры сохраняли, чтобы в дальнейшем изготавливать зубные протезы. Любые драгоценные камни, найденные в челюсти, сдавали управлению СС в качестве платы за размещение, еду и транспорт в программе экстерминации (истребления). Золотые зубы переплавлялись в слитки.

Позже, в связи с ростом притока людей, были достроены 4 крематория (Krema II–V) с увеличенной пропускной способностью. Эти модернизированные постройки достигали 100 метров в длину и 50 метров в ширину, в каждой располагалось до 50 печей. Они были не только более эффективны, чем «красный» и «белый» дома, но также имели подземные раздевалки, из которых заключенных напрямую вели в звуконепроницаемые газовые камеры, замаскированные под душевые. Сооружения были снабжены лифтами, поднимавшими тела на этаж крематория. Такая система позволяла сжигать до 4 000 тел от каждой транспортировки. На пике своей производительности они сжигали до 8 000 мужчин, женщин и детей за день.

Изначально еще горячий прах вывозили в заводь на окраине лагеря, но когда вода окончательно загрязнилась человеческими останками, пепел начали высыпать в березовой роще и разравнивать по земле. Прах также использовали в качестве удобрения прилежащих территорий – в данный момент эти места считаются самым большим еврейским кладбищем. Восточный ветер подхватывал серый пепел с полей, и вихри разносили прах повсюду, оставляя свой след на любой встреченной поверхности, будь то крыша барака или человеческие губы. Те, кто избежал страшной участи, изо дня в день невольно дышали прахом своих родных.

Первые часы после прибытия в Аушвиц II-Биркенау Приска находилась в счастливом неведении обо всем этом. Единственное, что она ощущала, находясь в безвоздушном, тесном пространстве, что и она и ее ребенок находятся в безусловной опасности. К счастью, она смогла найти Эдиту, которая впредь не отходила от нее ни на шаг. Только когда в темноте барака женщина зашептала о творящемся ужасе, Приска поняла, насколько все плохо. Состарившиеся люди всех национальностей, лысые и бесполые, с ввалившимися глазами, первым делом спрашивали у прибывших о еде. Разочарованные ответом, они начинали рассказывать, как обстоят дела в лагере, периодически друг с другом споря. Кто-то заметил, что все они обречены.

Их привезли сюда на смерть – от работы или от голода – и положение безвыходное. Нет, они только на карантине, отмечал кто-то другой, и так начинались пререкания. Иначе зачем бы их брили наголо и клеймили татуировками? Все они должны молиться, чтобы их отправили на работы, потому что это единственная возможность выжить, заявляет кто-то третий.

Но где же все остальные, жалобно вопрошали прибывшие. Где же семьи? Они в других бараках или, может, в других лагерях?

«Видишь?» – спрашивают в ответ отощавшие люди, указывая на дым, поднимающийся из трубы. «Вот там твои родные – и мы все так же кончим».

Обещания нацистов массово истреблять евреев казались невероятными, но как только Приска услышала о газовых камерах и почувствовала тошнотворный запах горелой плоти и волос, она уже не сомневалась в словах других заключенных. Дым мертвецов повис над ними сплошной пеленой. «Ежедневные события подтверждали самые страшные опасения насчет беременных женщин и вынашиваемых ими детей. Логика подсказывала мне, что возможность выжить в этом аду невероятно мала», – вспоминает Приска. Она знала наверняка, что в этом месте, где не живет даже надежда, она будет пытаться спасти своего ребенка – а это значило, по меньшей мере, не умереть от истощения, как многие другие. Вскоре стало понятно, что выживать придется на жидкостях: утром и вечером узникам выдавали нечто, называемое немцами «кофе», – на деле это была болотная вода с жженой пшеницей. На обед полагался суп с гнилыми овощами и куском черствого хлеба. С такой диетой у Приски ничего не оставалось в животе, и утренняя тошнота прошла.