Дети Лепрозория

#32. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля

Всезнающий и всемогущий очнулся, почувствовав прикосновение рук на шее. Не открывая глаз, ощутил весь мир целиком и себя в нем. Глубокую ночь, летний теплый ветер, молодую траву. Ноги, сжимающие ребра. Бедра, давящие на грудь. Руки, смыкающиеся на шее.

— Зачем ты душишь меня, радость моя? — тихо произнес он, открывая глаза.

Она не ответила. Только приподнялась, сильнее надавив на руки.

— Я могу говорить, не используя голосовые связки, — голос его звучал отовсюду, казалось, из самого воздуха, от неба, пространства, плоти. — И ты знаешь об этом.

В ее глазах, казалось, было больше звезд, чем на небе. Но взгляд был совершенно незнакомый. Проблески его он видел лишь иногда и не придавал им значения.

— Зачем ты душишь меня? — спокойно повторил он. — Я не могу умереть, радость моя.

Она молча смотрела ему в глаза, наклонив голову к плечу. Выбившаяся из кос прядь упала на лицо, испортив образ. Самсавеил поднял руку и аккуратно убрал ее за ухо. Так его Ева снова была прекрасна.

— Ты злишься, радость моя, — понял он, прикоснувшись к ее щеке. — Ты боишься.

Ева не ответила и на это, продолжала держать его за горло и пристально смотреть в глаза, не моргая.

— Это потому, что я понял, как сделать тебя бессмертной? — он положил руки поверх ее, погладил по грубому панцирю перчаток. — Мне всего лишь нужна одна вещь из моего Райского сада.

Длинные пальцы впились в плоть, сжали глотку, перекрывая воздух. Но всемогущему не требовалось дышать.

— Обещаю, я никогда тебя не обижу, — он успокаивающе гладил ее по рукам, пытаясь понять, что творится в ее голове. Проникать в мысли опасался, зная, нутром чуя — почувствует и не простит.

— Ты никогда не поймешь, что такое настоящее бессмертие в вечности. Ты никогда его не познаешь. Ты вне его, — твердо произнесла она.

— Но я не могу умереть, так уж вышло, — он болезненно улыбнулся и нарочно поднял голову повыше, чтобы душить его было удобнее.

— Так вышло? — она вскинула брови. — Ты не можешь умереть лишь потому, что я разделила с тобой проклятие бессмертия.

— Ты знаешь? Ты помнишь?! — он переменился в лице. От удивления побледнела кожа, округлились глаза, зрачок в черных глазах расширился, заполнив собой радужку.

— Я все помню. С того самого дня, как Люция привела меня к тебе, — горько усмехнулась она.

— Это невозможно. Ты не можешь помнить все. Свои жизни, но не более того, — хмыкнул он и снова расслабился, уверенный в своей правоте. Он же сам все контролировал, перекрывая фрагменты ее памяти.

Она нависла над ним, упершись руками в шею. Волосы соскользнули с плеч, оттянулся ворот плаща и платья, обнажая белоснежные ключицы и шею в черных прожилках вен.

— Ты правда так думаешь? Я помню, как ты призвал меня к ответу. Я помню, как забрала тебя из жизни в свое ничто. Я помню, как ты кричал, что колесо судьбы ломает жизни, а я — чудовище и монстр, не умеющий любить людей, — тихо-тихо говорила она. Медленно-медленно. Подрагивала кожа у спиленных хелицер, билась вена на шее.

— Ты не можешь, — он покачал головой, насколько позволили ее руки.

— Я помню, как ты поменялись местами, — она прищурилась. — Я помню, как ты стал Богом моего мира вместо меня.

— Мы не менялись! — Самсавеил презрительно скривил губы. — Мы никогда не менялись! Я сказал, что люди не заслуживают стольких страданий. Все мы спицы твоего колеса мучений, все мы узники твоего ада. Я не хотел этого. Не хотел страдать сам, не хотел, чтобы страдали другие. Я просил тебя любить нас. А что ты? Что сделал ты? А ты бросил мне свой мир и махнул рукой — правь, как считаешь нужным сам. Ты бросил меня! Ты проклял меня и ушел жить в своем мире женщиной.

— А ты влюбился!

— А я не мог иначе! Почему повелевая адом, ты мучила нас, почему? Почему, спустившись сюда, ты любила нас, почему? Почему нельзя было сразу нас любить? Почему ты оставила ненависть мне? Знаешь, как я был зол?!

Она отпустила его шею и положила едва теплые ладони на щеки, провела пальцами по носу, скулам.

— Знаю, — улыбнулась она. — Но ты ничего не понял. Ты думал, я прокляла тебя, поменявшись с тобой местами. Бросила тебя, предала. Ты думал, я всех-всех прокляла колесом судьбы. Ты думал, я всех ненавидела и мучила. Ты думал, я делала это назло.

Он смотрел ей в глаза и крепко сжимал губы. Все в нем бушевало бурей и готово было высвободиться в любое мгновение. Останавливали только блестящие от слез глаза и горькая улыбка.

— Я просто разделила с вами свое проклятие. Я поделилась своей болью и отчаянием, своим одиночеством, своей пустотой. Ты никогда не поймешь истинного бессмертия в вечности. Тебе не дано его познать, — она покачала головой, и слезы закапали на его лицо. Растеклись к волосам, вискам, ушам. — Мой круг бесконечен, вечен.

Он не понимал. Пытался, но совсем не мог.

— Ты есть все сущее, — задумчиво протянул он и, подняв руки, аккуратно вытер ее слезы, смахнув со щек. — Мы тебе на что?

— Познать все сущее, — отозвалась она, прижимаясь щекой к его ладони.