Дети Лепрозория

— Лицемер. Миллионы агоний — чудовищны. И чтобы быть любимым самому, ты пожертвовал очень многими. Ради одной меня, ради тринадцати лет счастья ты заставил страдать тысячи людей, — она с усмешкой смотрела ему в глаза и цедила слова, которые буквально обжигали. — Ты обвинял меня в том, что я не умею любить людей. А умеешь ли ты?

— Но я же делал это ради тебя, — опешив, повторил он.

— Ради себя. Ты никогда не спрашивал, нужно ли оно мне. Ты хотел быть любимым сам. Ты хотел, чтобы кто-то, например, бог, любил людей. Чтобы я любила людей. Не важно. Но у тебя есть возможность их любить. Я дала тебе ее. А что делаешь ты? Ради какой-то женщины причиняешь боль миллионам.

— Ты — не какая-то женщина! — воскликнул он, хватая ее за руки.

— Какая-то, Сэм, какая-то. Ты ненавидишь всех их, ты заставляешь их страдать, ты делаешь им больно, — она качала головой и грустно смотрела на него. — Но ведь забрал у меня мой же мир, чтобы из колеса мучений сделать его раем без страданий. И где этот рай? Где? Его здесь нет, Сэм. Потому что ты их совсем не любишь.

— Ты просто не знаешь, как я могу ненавидеть. Как я могу заставить страдать. И какую боль я могу причинить, — процедил он сквозь зубы. — Ты просто не знаешь. Показать?!

— Я верю тебе, — она медленно кивнула и наклонилась к его лицу. — И я люблю тебя, — нежно поцеловала, погладила по щекам. — Но, пожалуйста, не люби меня больше.

Сэм непонимающе посмотрел на нее, покачал головой. Такой перемены он совсем не ожидал.

— Ты причиняешь им всем боль, когда любишь меня. В следующей жизни, я молю тебя, не люби меня. Лучше ненавидь! Только не люби.

— Ты о чем?! — побледнев, тихо спросил он. Она слабо улыбнулась и повторила свои слова. — Ева! Не смей! — он резко сел, и она оказалась на земле между его ног.

— Не люби меня, — она встала на колени и обняла его за шею. — Не люби меня в следующей жизни.

— Почему ты говоришь о следующей?!

— Не люби меня в следующей жизни. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.

В мгновение ока мир погрузился в кромешную тьму.

— Ты не можешь знать эти слова, — дрожащим голосом произнес он. — Ты не можешь.

— Я помню все, — она поцеловала его в шею, запуталась пальцами в волосах, прижала к себе. — И я всегда буду любить тебя. Всех. Если ты не можешь.

Он хотел было ответить ей тем же, но слова застряли в горле. С ее повелением, которому противиться он не мог, как закону мироздания, клятвы вечной любви стали невозможными.

— А я люблю тебя, радость моя. Сейчас. Эту жизнь, и в следующую я тебя не отпущу! — он крепко стиснул ее под ребра, закрыл крыльями, будто запирая в темницу. — Смерти я тебя не отдам. Никому не отдам.

Она рассмеялась и рассыпалась на тысячи осколков.

Лиловые кристаллы упали в землю, осыпалась лиловая пыль. А смех ее все еще звучал.

Самсавеил растерянно посмотрел на свои руки, сжимавшие пустоту; на гору кристаллов, когда-то бывших ее плотью и кровью.

Распахнул крылья, встал.

На небе ярко сияли звезды. Мрак исчез. Поднялся ветер и подхватил кристальную пыль.

— Я же сказал — никому, — вздохнул всемогущий и повел рукой, повелевая. Все, что унес ветер, вернулось. — Думаешь, ты самая умная? — раздраженно хмыкнул он на осколки насыщенно лиловых кристаллов. — Поиграем, радость моя!

Он обвел рукой кристаллы и закрутил их пальцем. Они зашевелились, подчиняясь ему, принялись складываться по сколам. Через несколько минут перед всемогущим на коленях стояла Ева. Статуя ее, обнимающая пустоту. Горькая улыбка застыла на ее губах, взгляд паучьих глаз казался умиротворенным.

Но она не оживала. Да и осколки едва держались все вместе, опусти Самсавеил руку — рассыпались бы снова.

— Что ж, — хмыкнул он в пустоту и потряс головой. Смех как будто не исчезал. — Не первый раз ты меня проклинаешь, радость моя, я уже разобрался. Важно каждое слово твоего проклятия, но ты всего лишь Ева, богом ты станешь только когда умрем мы все, и даже бессмертный я. Ты не можешь предусмотреть все. И я найду лазейку. У меня в запасе вечность, но я справлюсь быстрее.

Он разжал кулак, и статуя, удерживаемая воедино его волей, рассыпалась на осколки снова.

— Но сперва — я не дам тебе родиться в новом теле. Посиди пока в безвременье, — он улыбнулся и, вопреки обыкновению, не призвал ее душу обратно. Наоборот, он не стал даже обрубать нить, связывающую ее с паучьим телом. — Пусть оно будет твоей тюрьмой, моя радость.

Возле кристаллов из ниоткуда возник черный мешок. Расползлись завязки, раскрывая его широко. Повинуясь воле всемогущего, кристаллы медленно переплыли в свою новую обитель один за другим, а лиловая пыль осыпала их сверху.

* * *

Лиловая полоса света в кромешной тьме не освещала абсолютно ничего. Только разрывала мрак подземелья в сердце горы будто стеной. Тора провела рукой, ощущая на коже теплое прикосновение. Свет был осязаем, но это и все, что о нем можно было понять.

Тайгон, убедившись, что дверь открыта и никаких ограничивающих защитных символов и печатей не высечено на ребре стальных дверей, поманил сестру рукой.