Дети Лепрозория

— Я спросила, обидно ли быть марионеткой, — повторила она, перебирая запутавшиеся ветки яблони. Листья приветливо звенели ей в ответ.

— Нет. Прошлое мне интересно, но оно не волнует меня, ведь я не способен его изменить.

— Никто на это не способен, — Изабель слабо улыбнулась кончиками губ.

— Хотите откровение? — вдруг выпалил он, отодвигаясь от воды и пытаясь забыть увиденное как страшный сон.

Императрица скосила глаза и, помедлив, кивнула.

Раун некоторое время вертел рукой, собирая тревожные мысли в кучу и наконец, озвучил их:

— Я знаю, что был его марионеткой. Знаю, что он просто использовал меня, не заботясь ни о моей жизни, ни обо мне самом. Ему не было до меня никакого дела, а я лишь играл в написанный им сценарий, не более того. Я должен был сыграть свою роль, что-то совершить, чтобы он снова был со своей Евой, и я справился с его задачей, — Раун все говорил и говорил, а Изабель становилась все угрюмее, словно в глубине души ее тоже что-то очень тревожило всю жизнь. — Но ведь Ева теперь с ним, моя роль сыграна. Она сыграна уже как тринадцать лет.

Изабель пристально смотрела на него, неожиданно всерьез восприняв слова, которые он сам считал полной чушью.

— А дальше-то что? — выпалил Раун. — Что мне делать теперь?

— А чего ты хочешь? — Изабель прислонилась к дереву плечом и одну руку положила на локоть второй.

— А для чего люди живут? — ворон развел руками. — Для Самсавеила? Так он улетел, мы больше не ведомы его сценарием. Теперь-то для чего мы все еще живы?

Изабель рассмеялась. Так открыто, совсем не скрывая своего пренебрежения. Утерев несуществующую слезу в уголке глаза, она замотала головой.

— Нет, мой дорогой фактотум, нет никаких «мы». Нет никакой судьбы. Он улетел, а тебе осталась жизнь. В благодарность ли за услугу, в наказание ли или просто так — не суть важно, правды ты не узнаешь. Распоряжайся своей жизнью с умом, вот и все, — она принялась поправлять замызганную после тренировки форму, обстукивать сапоги.

— А делать-то что? Как будет правильно действовать дальше? Как я должен поступить, зная все это? — Раун все пытался поймать ее взгляд, но она как будто нарочно приводила себя в порядок. Специально, совсем не умеючи, чистота сапог ее почти никогда не заботила, а тут едва не перья чистила.

Императрица остановилась, застегивая запонки на манжетах заново, усмехнулась:

— «Правильно»? Для кого? Кто судья? Кто тебя принудит? Ты сам. Вот сам и решай, что там правильно, и как поступать, — Изабель похлопала рукой по стволу дерева. — Раз уж пришел — посиди, подумай. Как правильно для тебя, чего ты сам хочешь, что лично тебе важно. Некому больше диктовать, что ты должен делать, думать, чем жить, как дышать. Не можешь без указки и подсказки — приказывай себе сам.

— Это место священно, да? — Раун покорно пересел под ближайшее дерево, сложив ноги и опустив тяжелые крылья. Приготовился думать, медитировать, ведь священные места наполнены силой.

— Место как место, — Изабель пренебрежительно махнула рукой. — Видишь ли, фактотум, здесь нет какой-то благодати, покоя или божественного прозрения. Это просто красивый сад, который очень много значил для его хозяина. Просто сад, Раун. Эти деревья, эта вода, этот свет будут просто вторить тому, что ты сам в себе принес. Принесешь покой — будет тебе покой, приумноженный садом в тысячи раз. Ничего больше.

Раун поджал губы и опустил голову.

— Вот ты сюда принес свои страхи, свою боль. Я уйду, и они поглотят тебя целиком. Задушат. Порвут на кусочки. Но, быть может, именно это и нужно, — Изабель оттолкнулась от дерева и, придержав рукой одно из крыльев, поврежденное в тренировке, направилась к расщелине.

— Бель! — окликнул ее Раун у самого выхода из грота. — А что вы сюда принесли?

— Я прихожу сюда все тринадцать лет, Раун. Что я только не приносила, — она, не оборачиваясь, повела крылом. — Меня всегда тянет сюда. Что-то давно забытое, потерянное. Оно зовет меня, будто хочет о чем-то поведать, и я прихожу.

— И… и вы поняли?

— Мой дорогой фактотум, меня не тревожит то же самое, что тревожит тебя. Я всегда жила так, как считала правильным сама. Я в состоянии решить, как будет правильно для меня. Мы с тобой разные.

Раун не нашелся, что ответить, только кивнул, совсем не отдавая себе отчета в том, что Изабель этого не видит, и сел под яблоню обратно.

Императрица ушла. Раун же усмехнулся ее лицемерию. Когда-то ее звали «крошка Бель» за неуемную привязанность к своей спасительнице — Люцифере. И она всегда все делала так, чтобы заслужить ее любовь, а когда черствая ангелица не смогла этого дать, переключилась на Хоорса, случайно оказывавшегося возле нее каждый бал. И тогда «крошка Бель» стала добиваться уже его одобрения; единственным, что было подчинено ее собственным ощущениям правильности и справедливости — ее ненависть ко всем кошкам и желание причинить им как можно больше боли. Видимо, появление Нойко и смерть Хоорса от рук Люциферы смешали все карты.

Но с одним Раун спорить никак не мог. Сад действительно приумножал все, что в него вкладывалось. Тревоги. Страхи. Опасения. Непонимание.