Дети Лепрозория

Яблоня склонилась над вороном, приобнимая его ветвями за крылья, озеро плескалось, мелкой волной едва доставая до рук. Кровь сочилась с изорванной кристаллом ладони и растекалась в воде. Осколки растворялись, рваная рана затягивалась.

Последние следы вмешательства Самсавеила в его судьбу исчезали окончательно. Раун понимал, что он наконец-то свободен.

Но что делать с этой свободой, он понятия не имел.

* * *

Нойко и Аньель шли молча. Цесаревич смотрел под ноги, весь погруженный в свои мысли. Козочка попервой всем своим видом показывала, каких неимоверных усилий ей стоило позволить перенести себя через речку, но после притихла.

Ветки изредка цепляли крылья цесаревича, и он их подбирал поближе к спине, на некоторое время даже контролировал, но потом снова отвлекался на мысли. Крылья немного распахивались, как по уставу императорских ангелов, и снова и снова цеплялись за ветки маховыми перьями.

Аньель обнимала себя за шею, водила пальцами по коже. Кружево стало гладким на ощупь, словно заживший ожог. Воротником расползлось от челюсти до плеч и по ключицам. Оно не тревожило, но Аньель постоянно к нему возвращалась, боясь, что оно исчезнет, будто и не было никогда.

Они брели по тропе, изредка сталкивались и снова расходились, не обращая внимания ни на что, кроме своих мыслей. Изредка невидящим взором поглядывали друг на друга, мотали головами и больше ничего.

Козочка споткнулась о вымерзший за зиму куст, запуталась в копытцах и едва не рухнула. Нойко вовремя очнулся и ухватил ее за локоть, не давая упасть. Аньель так и не отняла руки от шеи. Встрепенулась, обернулась.

— Что тебе сказала Евы? — одновременно спросили они.

— Ты первая, — удостоверившись, что егоза не собирается падать, Нойко убрал руку. — Хотя я догадываюсь.

— Мы о ерунде говорили, — Аньель повела плечом и зашагала впереди цесаревича. — Но она подарила мне кружево, которое избавляет от страхов. Правда, я не знаю, насколько оно работает.

— Ты спала ночью, значит, работает, — Нойко побрел за ней, сложив крылья поплотнее.

— Это она берегла мой сон, может, дело вовсе не в кружеве, — козочка насилу убрала пальцы с шеи, застегнула ворот куртки и поправила спутавшиеся кудри. — Правда, теперь я не знаю, куда мне идти и что делать. Я ничего не знаю.

— У тебя же были какие-то планы, ты говорила, — Нойко попытался было припомнить хоть что-то из давних разговоров, но мысли ускользали.

— Были. Уйти из дома. Ушла! — козочка загнула мизинец указательным другой руки. — Покинуть округ Быка. Покинула, вон Олений заканчивается, до Медвежьего рукой подать, — безымянный. — Еву найти, чтобы избавить себя от страхов. Нашла, — средний. — Больше планов никаких и не было, — Аньель подняла над головой руку и покачала оставшимися двумя пальцами.

— Изабель меня учила делать то, что получается лучше всего, — Нойко поморщился при воспоминаниях о приемной матери. Как ни крути, что ни извлекай из памяти — везде была она. Ничего, будут новые воспоминания, без нее, совсем без нее. — Вот что у тебя получается?

— Сбегать из дома? — рассмеялась Аньель, но смех ее быстро сошел на нет. — Не бери в голову, мой дорогой император, я что-нибудь придумаю в округе Медведя.

— Я никогда не буду императором.

Аньель остановилась как вкопанная и медленно обернулась.

— Это как так? Ты же этот, херувим, ты не можешь не быть императором. Это же бог тебе крылья дал, ты обязан, — козочка непонимающе водила глазами с одного крыла на другое, словно проверяя, а точно ли цесаревич херувим, может за ночь изменилось что.

— Я не хочу, — Нойко отмахнулся. — Я заберу Люциферу, она будет моим регентом. А я в этом не участвую.

— Но почему? — Аньель провела его глазами и, спохватившись, поспешила следом.

— Ева рассказала мне о своем путешествии, — Нойко потеснился на тропе, козочка оказалась рядом, бесцеремонно отодвинула мешающиеся крылья и, обогнав, запрыгала спиной вперед.

— Что? Что она тебе рассказала? — от любопытства горизонтальные зрачки сузились в щелки.

Нойко пошел медленнее, опасаясь, что Аньель снова споткнется.

— Она сказала, что там целый мир. Там много островов, много земли, гораздо больше, чем вся наша империя, — он запнулся, пытаясь решить, как лучше объяснить то, что рассказала Ева. — Она говорит, там потрясающе красиво. Там много удивительных мест, там, — Нойко принялся жестикулировать, подбирая слова, описания, выхватывая из памяти воспоминания о разговоре. Когда Ева говорила, все было так понятно, просто, восхитительно, он только благодаря императорской дрессировке не сидел с открытым ртом. А теперь в голове будто и не было подходящих слов, способных хоть на долю, хоть на толику передать то, что он почувствовал от рассказа Евы, чем вдохновился до безумия, одержимости.

— Что там? — Аньель остановилась, поводила рукой перед лицом цесаревича, возвращая его к разговору.

— Я не знаю, — взвыл он от бессилия. — Там лучше, чем здесь. Там много всего и всех. Животные, звери, я таких тут не видел даже на фестивалях.

Козочка встала на кончики копытцев, вытянулась и положила холодную руку Нойко на лоб.