Дети лихолетья (сборник)

Стояла страшная жара – до 30 градусов. Ехали в мокрой одежде, сменить ее не могли, так как выехали из Минска без вещей. Одежда сохла прямо на тельцах детей и наших плечах. Мы радовались. Мы были счастливы, что, наконец, отдалились от линии фронта и не слышали ни разрывов бомб, ни пулеметных очередей.

В Вязьме Михаил Марченко сказал категорически:

– Все, Пётр Васильевич! Дальше не могу. Я – военнообязанный. Мои товарищи на фронте. Сегодня же иду в военкомат.

И пошел. Провоевал почти четыре года, с боями дошел до Берлина.

Довелось идти к начальнику вокзала. С трудом, но выделили им вагон. Прицепили к эшелону. Обещали, что часа через три отправят. Хуже было с продуктами. Надо было хоть что-то достать в дорогу[51]. В Пензе на вокзале он опять пошел к начальству. Пока оформлял документы, поезд ушел. Бросился к дежурному по вокзалу. Там ему объяснили, что эшелон идет в Куйбышев. Добрался туда – ни поезда, ни вагона. С ним даже разговаривать не хотели. После кто-то сжалился, сообщили, что эшелон расформировали, а вагон прицепили к какому-то поезду. Ищи теперь.

Поехал в Саратов, устроился на работу. И только здесь вспомнил адрес, который дала ему дочь. Не откладывая, написал туда письмо. Начал ждать. А вдруг…

Татьяна Петровна Дыло

Вагон с беженцами тем временем двигался на восток. Их цепляли то к одному, то к другому составу. Утратили счет дням.

Приехали в далекий город Курган. Там малышей определили в детский дом, туда же устроились на работу и те, кто сопровождал детей. Младенцев направили в Дом грудного ребенка.

Только для матери с дочерью приключения на этом не закончились. Паспорта же их остались у Петра Васильевича. А без документов, да еще в военное время… Словом, остались без работы, без средств к существованию и крыши над головой. Хорошо, что еще в городском отделе народного образования Евгении Николаевне как бывшей учительнице выдали небольшой аванс. Но вскоре от тех пятнадцати рублей остались копейки. Купив на последние гроши тарелку супа, Е. Н. Дыло со страхом думала о том, что ждет их завтра. И какое счастье! В этот же день почтальон принес телеграмму из Нижнего Нов города. Подруга сообщала, что нашелся отец.

П. В. Дыло начал работать врачом-ординатором в кожно-венерологической клинике Томского медицинского института, заведовал горвендиспансером, преподавал в зубоврачебной школе. В 1943 г. по вызову Министерства здравоохранения БССР приехал в г. Ярославль, принимал непосредственное участие в возрождении Минского медицинского института. После освобождения Беларуси возвратился в родной город, где защитил диссертацию, стал кандидатом медицинских наук[52].

Весь далекий путь от Минска до Кургана вместе с детьми были медсестры сада-изолятора № 43 Мария Иосифовна Адамович (после возвращения в родной город она долго работала в лучевом отделении 1-й Минской больницы). Татьяна Петровна Дыло работала врачом-гинекологом, преподавала в Минском медицинском училище № 2. Заведующая хозяйством яслей-изолятора Софья Наумовна Вишня в Абчаке встретила мужа, троих детей и внучку, но не осталась с ними, а поехала с детьми и до конца выполнила свой долг. По-матерински относилась к малышам работница яслей Мария Степановна Подпалистая (сейчас Ерошикова), Полина Каравая (место жительства неизвестно). Трудолюбивыми, добрыми и внимательными к детям были работницы Дома ребенка: врач Файнберг (имя, отчество, место жительства неизвестны), Галина Демьяновна Гришук (работала в гостинице «Минск»). Большую заботу об эвакуированных детях проявляли учительница школы № 4 г. Минска Евгения Николаевна Дыло, медицинская сестра Мария Немытькова (умерла в Кургане в 1942 г.).

– Всем этим работникам, – говорил П. В. Дыло, – приношу глубокое признание и до последних дней моей жизни буду помнить об их благородном подвиге[53].

Заведующая курганским Домом грудного ребенка Анна Дышкантюк вспоминала, как, приехав в город, три минчанки Мария Адамович, Мария Подпалистая и Татьяна Дыло сутками не отходили от малышей и часами держали их на руках.

Дышкантюк Анна – заведующая Домом грудного ребенка:

– Тяжелое это было время. Старый Дом грудного ребенка располагался в небольшом помещении. Когда прибыли белорусские дети, на них страшно было смотреть: кости, кожа да не по-детски серьезные лица.

Несмотря на невзгоды военного времени, на месте были приняты все меры, чтобы спасти детей. Переселили в более просторное помещение, выделили в наше распоряжение трех коров, лошадь на хозяйственные нужды. Детвора была окружена отеческой заботой и лаской[54].