Дети мертвой звезды

– Ты думаешь, он помрёт от твоих банальных речей? – вмешалась я. – Просто стукни его по голове и скинь в реку. Рыб не мешает подкормить, уж больно тощие. – Я с сожалением посмотрела на ловушку.

Иван продолжил кашлять, Лёд отпустил его, картинно вытерев руки о штаны, и повернулся ко мне.

– Иди домой, я сам разберусь, – умоляюще проговорил он, делая шаг назад.

– Это ты, тварь, оглядывайся, надо было вас сжечь вместе с поездом, да Яга вступилась, – проговорил Иван, благоразумно отползая в сторону. – Я выполнил твою просьбу. – Он повернулся к шаманке. – Когда долг вернёшь?

Я даже не успела вскрикнуть, как Лёд ударил Ивана в грудь ногой. Тот неловко завалился на бок, да так и остался лежать. Меня затрясло похлеще мужика, раскачивающегося на коленях. Молящийся снова потянул руки ко Льду и проговорил, улыбаясь:

– Как хорошо, что люди стали вступаться друг за друга. «Ибо если упадёт один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его»[38].

– Э-э-э, нет, – протянул Лёд. – В нашем мире у второго в руке камень, и стоит одному упасть, как его тут же добьют. Да и падает он неспроста. – И кивнул на Ивана.

– Ты его убил? – содрогнулась Яга.

– Нет, – ответил Лёд, и мне показалось, что в его голосе промелькнуло сожаление. – Я не убийца. Но что с ним делать? Он только сильнее озлобится.

– Мы его заберём. – Молящийся мужчина поднялся с колен и свистнул.

– Кто мы? И зачем? – не удержалась я.

– Иван поджёг наш дом – думаю, лучше будет ему пригрозить. У вас есть верёвка?

Лёд с готовностью выудил из кармана «петлю» Яги. Мужчина на секунду замешкался, но потом взял, одарив Льда жалостливым взглядом и прошептав: «Это не выход». А после принялся связывать руки Ивана, который уже начал шевелиться. Из-за ближайшего дома вышел Герман, сжимающий в руках какой-то аппарат с антенной.

– Идёмте. – Яга снова взяла нас за руки. – Пусть дальше сами. Возможно, они смогут угомонить Ивана. Но я сомневаюсь.

– И почему здесь жители так любят друг друга связывать?! – Лёд закатил глаза. – Насчёт силовых линий…

– Заходи завтра, поговорим, – ответил мужчина, затягивая узел на запястьях пленника.

В это время мой живот оглушительно заурчал. Лёд бросил тоскливый взгляд на катушку проволоки и потащил нас в сторону дома. Очнувшийся Иван бодро сыпал нам вдогонку проклятия, и я всерьёз стала опасаться, что Лёд своими действиями сделал только хуже. Не хотелось бы мне завтра проснуться в доме, охваченном огнём.

Воспоминания Анечки

Запись десятая

Я не могла уснуть и беспокойно вертелась в объятиях Льда. Мне всегда нравился его запах, он дурманил меня похлеще свежеиспечённого хлеба или мясной похлёбки. Я любила зарываться лицом в его макушку, пробовать на вкус шёлковые серебристые пряди, словно сотканные из холодного звёздного света. Но сейчас это не помогало. На душе было тяжко от того, что я наговорила Льду в постели. Не такой уж он и ужасный. По крайней мере, не хуже меня. Я попыталась вспомнить начало наших отношений. Тогда я обожала сбегать к нему из дома и прятаться среди мятых ветхих простыней и пыльных одеял от матери и злобного мира, растворяясь в поцелуях и ласках, исследуя новый мир телесных ощущений. Но через некоторое время Лёд начал переходить границы, добавляя к наслаждению боль и стыд. Сперва я думала, что сама этого жажду, я чувствовала себя смелой и раскрепощённой. Хочешь – режь меня, кусай, царапай, слизывай кровь. Я пыталась притворяться и врала самой себе, что это приятно, терпела тягуче-тяжёлую любовь Льда, обжигающую остриём бритвы. Да и следы, которые он изредка оставлял на моём теле, были пустяковыми. Но только поначалу. Это как с выпивкой. Я видела, как спивался наш сосед. Сперва он лишь изредка пробовал. Потом стал баловать себя стаканчиком-другим каждый день после работы. Иногда выпивал за завтраком. Ну а через какое-то время не мыслил жизни без браги. В итоге он лакал уже такую муть, какую впору заливать в двигатели и лампы. Любое дело на трезвую голову не приносило ему удовольствия. Алкоголь стал для него единственным средством ощутить вкус жизни, испытать как радость, так и печаль.

Боль постепенно превратилась для Льда в обязательное условие страсти.

А для меня стала тем, что убивало мою любовь ко Льду и к самой себе.

Замкнутый круг. Он не хотел любить меня по-иному, а я не могла с этим долго мириться и уж тем более получать удовольствие.

Но всё же мы спали вдвоём, отчаянно цепляясь друг за друга каждую ночь. Безумные. Истинные дети этого умирающего мира. Как говорил председатель – ячейка общества. Дырявая ячейка чуждества (слово «общество» вообще не про наш мир).

Где-то за дверью Яга пела заунывную песню, снова и снова повторяя один куплет: