Дети мертвых

О могиле, этих вратах, через которые протащило Эдгара, он ничего не помнил. Были пробелы во времени, он не досчитывался нескольких фигур, которые составляли ему компанию, когда они сами или их друзья-животные угощались его требухой. Столько голодных желудков. Наказание для мёртвых то, что им приходится терпеть над собой всё что угодно, да ещё при соглядатайстве «Косого взгляда» (канал ORF). Вечер лёг на землю, как собака, в бесконечном терпении, зная, что кто-нибудь да покличет её. Не было также никаких воспоминаний о том, как Эдгар прогрызся сквозь себя самого, чтобы выйти наружу, — ведь он не мог добраться зубами до всех частей своего тела: близок локоть, да не укусишь. И никто из других мёртвых не подал ему знак, он ничего не знал об ударах кайла, которым в семейной могиле были измельчены его родные, поскольку ещё недостаточно близко породнились с глиной, и змеи не сунулись в него — они никогда не были до него особенно охочи; следовало бы дать пинка этим грациозным ласковым тварям, которые так и льнут к вам всем телом, чтобы они распахнули пасть и выпустили тебя из лап. А вот приближается к нам, прокажённым, я хотела сказать прожжённым участникам дорожного движения, знающим все объезды, когда основные артерии забиты, под землю ещё один, который попался, не выждав траура по прежним дуракам. Лязгают челюсти, лезут глаза из орбит, они хотят переключиться на другую программу и участвовать в выборах машины года. Волосы растут и растут (широко распространённая легенда распространена, возможно, потому, что все врачи так любят заменять протезами природный механизм регенерации, а протезы, эти вампиры из стали и пластика, не гниют в земле, разве что вырвать их из пациента перед погребением. Тогда останется одно лишь голое тело в качестве своего собственного протеза, и волосы окутывают, словно мягким шарфом, свой ракетоноситель; в этой тяжёлой массе находят ногти, зубы, золотые цепи, которые были оставлены мёртвым и от которых теперь у них перехватывает горло. Слышно, как челюсти мелют и как заправляются топливом души. Ночь ясностартна! В случае Эдгара тело уходит вместе с ним, как будто бесконечность снова составляет то или иное сочетание из миллионов мёртвых, хотя бы и посредством добавления запасных частей от других, лишь бы с их помощью для одного из них начало совпало с прибытием; начало останавливается — как стройка, которую с верхнего этажа можно достраивать вниз, пока мы не отыщем свою исконную страну и посконные корни: например, Германию, она тут рядом, за углом. Там стоит наш дом и пожирает своих жильцов, чтобы потом было чем нас поразить. Мы входим в кухню, но не находим там выключателя. Мы ложимся в постель, а там уже лежит несколько миллионов человек, так же мало любящих друг друга, как и мы.

Там, у подножия серпантина, три пешехода, ещё маленьких, в коротких штанишках-бриджах. Даже с такого отдаления они плюют в миску нашего столь необычно одетого молодого человека. Они порицают и его намерение ринуться к ним прямиком через альпийские луга. Такое большое начало может привести только вниз, надо указать ему место, этому бесхозному Каспару Хаузеру. Если гора к нам не идёт, то нам совсем не обязательно лезть из кожи, из грязи в князи, да ещё так высоко! Эти альпинисты идут по дорогам, но не дают покоя не только своим ногам, но и своим домам, привязанным к одной водоносной жиле. Они передвигают свои ложа до самой смерти, пока однажды не промахнутся мимо постели. Став духами, они блуждают повсюду, а своё окончательное исчезновение отодвигают и подавно. Никогда нам не прийти к покою, и никогда нам не оставить в покое других: бриджи, гамаши, туристские ботинки, ковбойки с пятнами пота под мышками, непромокаемая куртка пристёгнута к рюкзаку, так точно, я вижу, эта куртка — из новой осенней коллекции дома каталожной торговли.