Дети мертвых

От каменистого дна реки, из кустов, которые скоро задымятся вечерним туманом, что-то отделяется: вон там, где маленькие деревянные мостки перед домом-н'eдомом, из которого старая крестьянка, последняя выжившая из семьи самоубийц и пьяниц, тоже внезапно вымерла, словно пробка, выдернутая из пустой бутылки, там, внизу, на участке, который больше никто не может занять и потому он стоит бесхозный, ворочается что-то несусветное. Там всегда холодно, и даже собаки не любят забегать туда, обходят это место за версту. От каких удобрений там такая тёмная, зелёная трава? Вокруг останков дома будто бы черта проведена, заколдованный круг. Метрах в двухстах дальше грохочут строительные машины. Кирка новосёла роется в земле, работает бетономешалка; этот шум при крайней необходимости можно применить против любого, кто скажет ему основательное и письменное «нет». Движение в этот ландшафт привносят не только туристы. Скоро, кстати, они отступят, потому что стартует Эдгар Гштранц, причём под номером один. Единственным, который оказался не занят. Наконец-то верный путь к победе. Тучи налетают друг на друга в тщетной злобе. Что это, гроза? В такое время дня, в такое время года? Спрашивает Эдгар на подъёме. Но, собственно, ничто больше грозу не предвещает. Эдгар не разбирается в тучах, а походники, ожидая от него приветствия, вообще не видят туч. Что за нервные создания! Вот один нарисовался со своим спортинвентарём, будто вырезался из картинки, чтобы потом дополнительно усилить себя картоном, — бумажная кукла для хлопчатобумажных нарядов, но что-то они ей тесноваты. Швейцарский гонщик имеет тот же промежуточный результат. Но выбрали Эдгара и заново оформили, даже почётным тренером в фитнес-студии столицы, 19-й район Вены, где дёблингские дочери резвятся по колено в воде, словно на мягких волнах, так легко им всё даётся. Ткк. Неожиданно что-то прорывается сквозь поднявшийся осенний ветер, хочет тоже подняться и натыкается на наши головы. Оно ещё не ело и готово высосать всё это убогое местечко. Наверху, над горами, всё стягивается. А ну говори, немедленно! Проснувшийся идёт своим путём в деревню. Деревья гнутся, но не ломаются. Ветер. Но он уйдёт! И мы. Не будь наше сердце расколото надвое, как вампир осиновым колом, быть бы нам в Штирии! Вот где бы мы хотели очутиться.

В ШЕЗЛОНГЕ УДОБНО ЛЕЖИТ эта юная женщина, которая осталась в горах, чтобы учить кандидатский минимум. Тккие разборки с книгами и конспектами заставляют всё остальное отступить на второй план. Природа настоящая, мысль стремится в будущее, а долгие разборки с собой лежат посередине. Свет приходит и уходит, но то, что выходит из мыслей, потом не выгонишь. Гудрун Бихлер из Граца, где она жила со своей кошкой в квартирке без удобств, оставшейся от родителей, которые переехали на окраину города (кошка молодой мёртвой под присмотром, читатель, так что можешь не звонить, с этим я не буду разбираться, там, где мы все сидим, разобранные по парам и затем рассаженные за разные парты, потому что много болтали, особенно я!), да, эта Гудрун, она изнуряет себя, голова так и льнёт к мыслям, это надолго отрывает её от всего остального, что носит земля: от рекламных щитов, перед которыми беззащитно человечество в своей тщете добиться для себя дешёвых перелётов, льгот и скидок, пока грызущийся за клиентов картель сам не заполучит их по самому дешёвому тарифу. Из единственного, какие есть, единства живых Гудрун Бихлер исключена (для многих она и вовсе невидима и не требует отдельного посадочного места), она сама не знает, что произошло. Пожелай она забронировать себе льготный тариф, она бы не знала, куда и обратиться. Так для одиноких единственно возможно: бежать куда-нибудь подальше, где они тоже потом не смогут жить. По ту сторону обвинения или признания для них уготовано место, где они смогут бесконечно смотреть в землю, если с ними кто-то поздоровается или захочет поболтать, в этой гостинице среди стариков, которые никогда не умолкают, потому что знают: безмолвие для них только начинается! Деревья, тени которых перечеркнут тебя. Многие, кто хочет подвести черту, куда-нибудь уезжают. Выходят на солнце, щурясь на яркий свет там, где они могут стать более могущественными свидетелями нашей цивилизации и отведать её благ, коли уж они приняли вызов — вызов в Грецию, в Анатолию, в Калифорнию, — куда ни глянь, повсюду одна неизвестность, нет ли другого местечка получше. Нет, лучше оставайтесь здесь и покажите, кто тут хозяин.