Дети Мёртвого Леса

Но Свельг — сидит. У него когтями располосовано все плечо, левая рука и грудь, он весь в крови… тяжело, с явным усилием, дышит… но улыбается, увидев их. Довольный.

— Как… как вы? — говорит отрывисто.

Он жив. Все хорошо.

* * *

Когда визг обрывается, Тьяден еще долго не может прийти в себя. Трещит голова, гудит, невозможно болят уши. И глаза тоже болят, стоит их хоть немного приоткрыть. От каждого движения на спине выступает испарина.

Но постепенно отходит.

Тишина.

Хозяйская дочка воет в голос, ей плохо и страшно.

— Что там? Все? — всхлипывает хозяйка. Заламывает руки, дрожит.

Тишина. Ни единого звука.

Там, наверху, живых нет.

Но тут — они живы.

Доски, прикрывающие лаз в подвал немного проломаны, сквозь щели пробивается свет.

И кровь.

Темная, едкая, вонючая кровь просачиваясь сквозь пол, капает Тьядену на лицо.

Твари мертвы.

— Надо открыть, — шепотом говорит Тьяден.

Поднять удается не сразу. Там, на люке, лежит тварь. Тяжелая. Но навалившись вместе, они поднимают.

Тварь лежит неестественно изогнувшись, вывернув лапы. Нити Леса, умирая и сворачиваясь, ломали… Кругом кровь. И черная, и красная — всякая.

Эван лежит рядом… грудная клетка проломана, осколки ребер торчат… вспорот живот… глаза уже начали стекленеть… в руке зажат меч. Он сражался до последнего. Если бы не он — твари успели бы вскрыть доски и ворваться в подвал.

Три твари. У Эвана не было ни единого шанса.

Орн, хозяин, лежит у двери… рядом, упав на колени, тихо воет его жена.

Ни единого шанса…

А Тьяден… он снова спрятался… и это так больно, что хочется умереть.

* * *

Когда Тьют приходит в себя, она долго не может понять — день сейчас или ночь. В глазах одна муть. Пошевелиться невозможно. Она с трудом чувствует руки, ноги — еще хуже. В глазах все плывет.

Очень долго просто лежит, глядя в небо… Там, высоко, плывут облака… Небо медленно темнеет, заходит солнце… или просто темнеет в глазах.

Ильгар мертв. Она убила его.

Нет. Он мертв давно. То, что осталось — давно уже не ее брат. Тварь, чудовище, но теперь и этой твари больше нет. Есть только пустота.

Ни радости, ни сожалений, словно не только вокруг все выгорело, но и в ее душе.

Тишина оглушает.

Вокруг черная земля. Воронка. Тьют лежит на дне воронки, края словно оплавились, стали твердыми… потеки камня застыли…

Все закончилось.

Сила… Если и осталась, то Тьют ничего не чувствует. Ни силы, ни собственного тела… словно умерла.

Нет, тело она, все же, чувствует… плечо затекло, и если шевельнуться — отдается болью. Но это хорошо. Значит, она жива.

Закончилось.

Даже чтобы дышать — требуются силы, никогда не думала, что нужно столько сил, чтобы просто дышать. А уж чтобы пошевелить… Слабость накатывает. И забытье.

Просыпается Тьют на рассвете, когда на лицо ложатся холодные капли утреннего тумана. Зябко, что пробирает до костей. Но в голове немного проясняется.

Кое-как удается подняться. Хоть на четвереньки. Не важно, ей хоть как-то… Пальцы замерзли, не слушаются.

Хёнрир лежит у края воронки, присыпаный землей. Лицом вниз.

Вначале Тьют кажется — он мертв. Одежды на нем не осталось, все сгорело. Кожа черная, потрескавшаяся. И кажется даже — огонь шел не снаружи, а изнутри. Невозможно было выжить.

И все же…

Нет, даже не биение сердца она чувствует, не дыхание, а крошечную крупицу силы в нем. Где-то в груди. Дотрагиваться до него страшно, кажется — сейчас все осыплется пеплом. Поэтому Тьют просто сидит рядом и ждет. Уж ждать за свою долгую жизнь она научиться смогла. Если что-то осталось, то рано или поздно он очнется. Через день, через неделю… месяц, может быть.

Ждать. Потому что ни идти сама, ни тащить его — она не может. И бросить не может тоже.

А туман превращается в холодный моросящий дождь. Зубы стучат… Но такие, как она, не умирают от холода. И Хёнрира тоже холодом не возьмешь.

До Торенхолла отсюда больше недели пути. Это если идти. Тьют не дойдет.

Остается только ждать, что кто-то придет за ними.

Леса больше нет.

Почти восемь веков он был… разрастался, плодя тварей, храня свою магию… защищая и убивая разом.

А теперь нет.

И тварей больше не осталось.

Остались только они.

Надо учиться как-то жить дальше.

Конец