Дети мёртвых

Отчего он по-прежнему кажется таким здоровым, Эдгар? Я не знаю. Давно уже не приходится перелистывать журналы в поисках его фотографии, где воспоминания о теле этого молодого лыжника пожили ещё немножко, но потом и их завалило. Многие другие пришли на его место. Они носят яркие национальные костюмы, эти прозелиты, эти обращенные в топ-моду сыны гор, бензозаправщики, жандармы, коротают время в своих джинсах и всех этих ярких спортивных скользких облипочках и навлекают на себя наши извинения, что мы не успели от них вовремя увернуться. Они всегда балансируют на краю пропасти, но никогда не падают, ибо ангелоподобные голоса прессы либо удерживают их на верхней планке, либо опускают её, прессуя нас; для нас они совсем чужие и в то же время так ужасно знакомые, и поэтому их ничем не удивишь в тёмной оболочке их жизни на воле, да, вы только посмотрите, это нам награда: что эти молодые люди похищены у своего времени, чтобы они своевременно могли угодить в наше, и скорость — это их эликсир. Только Богу по силам сделать так, что бытие этих ангелов в будущем будет не здесь, но Ему не по силам сделать, чтобы Он был не здесь, но чтобы это был Он или чтобы Его не было после того, как Он здесь был. Так. И именно поэтому Эдгар Гштранц здесь тоже присутствует. Поскольку он — наш бог. Пронзительная вспышка — что это нога так болит? И правая передняя дверца машины тут же вывихнула себе челюсть, так широко она зевнула? Что-то здесь спит. Красивый, как вещь, нечеловек Эдгар Гштранц, у которого сломана нога, покидает машинку, которая ему не принадлежит. На нём висят окровавленная детородная биомошонка и теннисная ракетка. В машине, которая совсем не дозрела до того, чтобы рожать, наука вволю отвела душу и, извращая свои естественные способности, эта альма матер, чья исконная суть состоит в том, чтобы ездить, всех мёртвых снова сделала целыми, вместо того чтобы вытащить их из-под колёс и тщательно схоронить. Задние огни истории в это мгновение потушены. В темницу их, а мёртвых назад, как, например (и для остальных тоже), Эдгара, который с шумом и пеной вытекает из автомобиля в жизнь, и в сопровождение к нему приходят тысячи тонн водяного потока. Поскольку песчаный пляж потока Леты специально разогрет (и сейчас он варит над ним, поскольку наш термостат сломался, я имею в виду наш Герострат набил в камеры сгорания миллионы людей, пока храм не взорвался, рассыпая искры!) для всех старательных слушателей, которые не ищут ничего, кроме забвения, и которым для этого в ухо вдувают тупой топот одного странника, как и они ведь когда-то странствовали. Матери в купальниках покрикивают на детей, которые всё ещё не умеют плавать и, повизгивая от радости, шлёпают по лужам крови. Они-то не могут погибнуть, привязные ремни на них закреплены в трёх точках зрения их матерей.