Дети мои

Сегодня вождь играл неважно. Да что там! Положа руку на сердце, плохо играл, из рук вон плохо. Что-то держало его, сковывало и без того медлительные руки, не давало класть удары хотя бы с привычной тщательностью. И Чемоданов, который на боевой игре, невзирая на лица, чесал всякого – хоть посла, хоть наркома, а хоть и самого вождя, – скоро забил первый шар: один – ноль. Крякнул с досады: играл-то за себя, а болел – за ученика.

Крякнул и вождь: не любил, когда соперник открывал счет – ни в игре, ни в политике. Открывающий счет ведет за собой, навязывает свою логику и темп. Уверен в собственном преимуществе и транслирует его окружающим, а это опасно: зрители могут очароваться таким игроком.

Чемоданов, почти не глядя на стол, ударил еще раз. Кий цокнул о прицельный шар – тот, прочертив на зеленом сукне белую молнию, разбил кучно сбитые в центре стола остальные шары, и они резво разбежались по полю: один – прямехонько в лузу (два – ноль!), еще пара замерла по углам стола, в полупальце от лузных скатов. Взять выставленные шары можно было даром – их забил бы и новичок, впервые балующийся кием. Чемоданов и взял – сам не рад, а что делать?! чертовы руки сами шпарят! – вколотил в лузы клапштосами: три – ноль… четыре – ноль… На вождя уже и не смотрел – чувствовал, как тот мрачнеет, тяжелеет лицом.

Пятым выбрал сложный, плотно стоявший у борта шар, оставляя несколько простых на игре (противник легко сделал бы их в случае перехода игры). Выставив ладонь мостом на борте и высоко задрав кий, Чемоданов задумал ударить чуть сильнее необходимого, чтобы шар отскочил на пару миллиметров дальше цели – мазнул бы лузу по губе, но не попал. Прикрыл глаза от стыда перед самим собой и саданул кием от души, словно курсантишка-первогодок, демонстрирующий свою удаль: чок! Шорох кости о шерсть. Глухой удар в кожаную губу. Шар дернулся в створе, крутанулся по круглой скобке, заплясал судорожно, долю мгновения еще удерживаясь в воздухе сообщенной ему энергией, и – ухнул в лузу. Пять – ноль.

Вождь угрюмо наблюдал, как Чемоданов расстреливает его. Все правильно: не забил первым – расплачивайся. Точно так же он чувствовал себя полтора года назад, когда в Германии пришли к власти национал-социалисты. Это было в начале тридцать третьего. Выскочка-фюрер, даже не успев освоиться на посту рейхсканцлера, тотчас сделал выпад – как казалось тогда, вполне безобидный: германское посольство в Москве выступило с инициативой доставлять голодающим немцам Поволжья продуктовые посылки от родственников в Рейхе (Гитлер уже давно играл на “братской” теме: еще во времена своей предвыборной кампании обвинил правящую тогда партию в “голодной гибели братьев в дикой России”). Вождь поначалу не осознал всю серьезность этого шага. Дела в Поволжье шли неплохо – старательно выстраиваемая для мировой общественности витрина социализма сверкала успехами и достижениями: именно Немреспублика первой в стране закончила переход к сплошной коллективизации; именно там был произведен первый в СССР серийный трактор (“Карлик”, правда, сняли с производства, но это не помешало ему войти в историю). Полным ходом шла коренизация населения, одних только учебников и книг на немецком было закуплено в той же Германии на триста тысяч рублей золотом! А на студии “Немкино” сняли, смонтировали и выпустили в прокат собственный игровой фильм “На переломе” – это ли не плоды свершившейся культурной революции? Развивались и расцветали в Немреспублике пионерия, ОСОАВИАХИМ, Союз воинствующих безбожников… Да, тридцать второй год выдался в Поволжье не самым урожайным, но донесения с мест успокаивали: голод назывался “единичными фактами”, “сгущением красок” и “инструментом уничтожения кулацкого класса”. И германскому посольству было отказано в праве пересылать продуктовые посылки советским немцам – “по причине отсутствия голода в советской России”. Немецкая пресса разразилась по этому поводу гневными заголовками и ядовитыми статьями. Позже, оглядываясь назад, вождь осознал: история с посылками была первым ударом тщательно спланированной партии. Первым шаром противника, забитым в лузу.